— Ты понимаешь, Галя, кажется, сейчас мы его зацепили, и крепко, не сорвется. А после этого звонков не было?
— Прекратились как отрезало.
— Ну, ты у меня и молодец же! Не струсила, не растерялась, бегала ночами к автомату... Сколько лет мы с тобой женаты, а я не перестаю тебе удивляться. Другая раскисла бы, а ты...
— Все-таки я баба и трусиха. Иногда бывало жутковато. Особенно эта бледная собака по пятам... Честное слово, мне казалось, что она тайный агент нашего общего друга. А кто этот старик?
— Какой-нибудь родственник. Или пособник. Погоди немного, все выяснится.
В институте, куда Фабрицкий поехал, позавтракав, но не отдохнув, все было как будто в порядке. Работы по дисплею были на полном ходу. Нешатов, какой-то окрыленный и как будто еще подсохший, уверенно командовал разросшейся группой. Первые опытные пробы удались. В распознавании цветных спектрограмм всех искуснее оказалась не Магда, а Даная. Коринец мало что делал, не скрывая своей неприязни к Нешатову и его дисплею.
Главной рабочей силой были Магда и Владик Бабушкин, временно приданный группе дисплея. Увлекшись идеей, он пылал всеми рыжими волосами наподобие факела, перемещался с места на место и заражал всех своим оптимизмом. «Генератор морального климата», — отозвался о нем Малых. Толбин, как всегда, был скромен, исполнителен, точен. Во время отсутствия Фабрицкого он официально его замещал: Ган все еще был в санатории и добаливал свой бюллетень.
— Феликс Антонович, что у нас происходило в мое отсутствие? — спросил Фабрицкий, оставшись с Толбиным наедине.
— Вот здесь, в дневнике, все записано.
— Новые анонимки были?
— Только одна.
— Объяснение написали?
— Очень подробное. Вот копии анонимки и объяснения.
— Отлично. Благодарю вас. — Документы отправились в неизменный «дипломат». — А как себя чувствует Борис Михайлович?
— Гораздо лучше. Я навещал его в санатории. Думает вскоре выйти на работу.
— Анна Кирилловна на месте?
— Недавно вернулась из отпуска. Очень огорчена, что вы из-за дисплея оголили ее лабораторию.
— Ничего, мы с ней поладим. Как у вас с Нешатовым?
— Работает. Чувствуется известная напряженность.
— Это неизбежно. Благодарю вас, вы очень четко работали в мое отсутствие.
— Как мог, — скромно наклонил голову Толбин.
Вошел Нешатов. Фабрицкий обратился к нему сдержанно-официальным тоном:
— Юрий Иванович, прошу вас зайти ко мне для делового разговора.
...В кабинетике Фабрицкого Нешатов закурил.
— Разболтались вы тут без меня, — заметил Фабрицкий. — Так и быть, разрешаю курить, хотя вы и не спрашивали.
— Возомнил о себе, будучи в роли главного подозреваемого. Наглость — в характере анонимщика.
Что-то новое в нем было, неожиданное. Видно было, что человек твердо стоит на ногах.
— Ну как? — спросил Фабрицкий. — Дали ваши наблюдения какой-то материал? Есть соображения по поводу авторства?
— Кое-какие есть, но пока без твердых доказательств.
— У меня тоже есть соображения, и даже определенные. Давайте поделимся ими.
— Я бы не хотел пока называть имен.
— И не надо. Сделаем так: я напишу первую букву фамилии, вы — последнюю и покажем друг другу. Интересно, совпадут ли наши оценки.
Оба написали по букве.
— Так? — спросил Фабрицкий. — Видите, наши оценки совпали. Это хороший аргумент в пользу их справедливости.
— Но еще не доказательство.
— Будут и доказательства. Не все сразу. Привет!
Фабрицкий сел в Голубой Пегас и поехал в милицию. Капитан Буков принял его более чем сдержанно:
— Да, приходила ваша супруга, жаловалась на хулиганские звонки. Мы сделали, что в нашей власти. Вызвали, внушили. Больше не беспокоят?
— Нет.
— Чего же вы хотите?
— Официальную справку о номере телефона, с которого были звонки, и о фамилии владельца.
— Э нет, такой справки мы дать не можем. Я вообще напрасно поделился с вашей супругой насчет номера. Вижу, дамочка волнуется, пожалел и ляпнул чего не надо. Звонки прекратились? Лады. Вот и все, будьте довольны. Мы свое дело сделали.
Фабрицкий покинул отделение милиции с досадным чувством. Все-таки насколько легче иметь дело с женщинами...
Следующий его визит был к прокурору. Близкий знакомый близкого знакомого, он принял Александра Марковича очень сердечно, очень внимательно. Пока Фабрицкий рассказывал, прокурор что-то записывал в своем блокноте и рисовал ветвящиеся схемы. Людей он обозначал кружками, их взаимоотношения — стрелками. Когда Фабрицкий кончил, заговорил прокурор.