Ни рационалистское, ни символическое понимание сновидения нас не устраивают. Эти толкования страдают неполнотой и оставляют ряд подозрительных неясностей. Мистика же открывает бесконечное поле для фантазий, которые могут дорого обойтись верующему.
Поэтому нагуализм рассматривает сновидение особым образом, вытекающим из прагматической установки учения. По сути, игнорируя метафизику, мы говорим о сновидении в терминах восприятия и энергетической модели. И этот подход оказывается наиболее конструктивным, поскольку избегает многих обусловленностей материалистического или идеалистического описания. Если мы перестанем рассуждать о метафизике сна, а внимательно рассмотрим сам феномен сновидения, то получим только то, что на самом деле имеем в опыте, — то есть некоторое восприятие.
Поскольку мы не можем говорить об источнике восприятия наяву, это тем более непостижимо для состояния сновидения. Что остается несомненным? Когда тело погружается в сон, наше внимание и восприятие вдруг начинают работать. Эта работа, как правило, затруднена и хаотична, однако особенности сновидческого опыта сами по себе не доказывают абсолютную иллюзорность воспринимаемого. Ведь и наяву мы иногда сталкиваемся с состояниями расстройства или замешательства перцептивного аппарата. Их причины могут быть совершенно банальны или экзотичны — дезориентация, психическое перенапряжение, аффект или стресс, различные интоксикации (от алкоголя до галлюциногенов).
При всей своей стабильности восприятие, его качество, его характер и полнота, зависит от множества факторов. И в этом смысле восприятие — хрупкая вещь. Погрузиться в помрачение и даже хаос несложно. Достаточно изменить некоторые условия — внешние либо внутренние. Тем не менее, учитывая иногда крайне мощные деформации, мы не заявляем, что в ситуации подобного перцептивного кризиса наяву имели дело исключительно с иллюзиями. И только метафизическая предубежденность тоналя, поделившего получаемый опыт на «явь» и «сновидение», заставляет нас относиться к содержаниям сновидческого опыта принципиально иначе, чем к содержаниям бодрствования.
Конечно, каждый из перечисленных подходов (скептический, символический и буквальный) содержит в себе некое зерно истины. Мы находим в сновидении и переработку дневных впечатлений, и разрядку психологического напряжения, возникшего от эмоциональной жизни в бодрствующем состоянии, и продолжение интеллектуальной активности. Иногда мы наблюдаем довольно прозрачную трансляцию этих процессов через образы и символы. Тем более очевидно, что символика сновидения регулярно демонстрирует вытесненные конфликты и неразрешенные проблемы, волнующие нас на заднем плане подсознательного или бессознательного, и язык символов действительно имеет универсальные, глубинные компоненты, понимаемые как «архетипы» в юнгианском или пост-юнгианском смысле. Наконец, относительно редкие (но несомненные) случаи специфического предвидения, ясновидения и даже непостижимого влияния на других людей через такой, казалось бы, субъективный и внутренний мир сновидений — не позволяют считать древнее и наивное представление о реальном «странствии» во сне пустой фантазией примитивного человека.
Объединить все феномены сновидческой активности мы можем в том случае, если примем состояние сновидения как ситуацию восприятия со всеми присущими восприятию особенностями. Другой вопрос — восприятия чего? Когда психологи называют сновидение «следовой активностью бодрствующего сознания», «побочным продуктом», «переработкой бессознательного материала», они уводят нас от сути проблемы. Ибо в первую очередь мы имеем активизацию внимания и восприятия, происходящего в измененных условиях и собирающего некие пучки сигналов. Такими пучками могут быть фрагменты дневной памяти, впечатлений, эмоций и мыслей, активность бессознательной сферы, но и — наравне с ними — внешних процессов и явлений.
Понятно, что сновидящего не могут не занимать вопросы: какой объем воспринимаемого в этой позиции относится к внешнему? всегда внешнее присутствует в сновидении или только от случая к случаю? возможно ли увеличить объем внешних сигналов, и если возможно, то как именно? И наконец, главное — имея в виду, что восприятие искажено, может быть перешифровано особым символическим языком и т. д., — как отличить внешние сигналы от внутренних!
Опыт показывает, что методы и практики нагуализма способны дать ответы на каждый из поставленных вопросов. Некоторые разрешаются относительно быстро и легко, иные требуют длительной и исключительно сосредоточенной работы. В этой книге я постараюсь разъяснить все, что доступно описанию. Только не следует забывать, что никакое, даже самое внятное и исчерпывающее описание ни в малейшей степени не заменяет опыт.
Описание — это модель и руководство. Оно не должно гипнотизировать, вызывать обусловленные впечатления и, таким образом, искажать обретаемый опыт. Как уже было сказано, восприятие легко поддается установкам, инспирациям, эмоциональным порывам и чувствам, которые могут возникать от вдохновляющих идей либо метафорических преданий. В мою задачу не входит навевание увлекательных грез — поэтому я сознательно избегаю возбуждать романтическое воображение читателя и придерживаюсь «технологического» стиля. Изумительные книги Карлоса Кастанеды сделали более чем достаточно для того, чтобы создать настроение и вдохновить начинающих сновидцев. Он наполнил их образами, метафорами и Силой — все это в совокупности дает уникальный импульс. Теперь, когда мы заражены намерением проникнуть в толтекское энергетическое сновидение — таинственное и «магическое», необходимо найти в себе бесстрастие и трезвость, сосредоточиться на технике и объективном исследовании. Вот настроение, которое я хочу передать вам всем содержанием и стилем данной книги. Сновидение требует исключительной уравновешенности, ибо его материал зыбок, подвижен и во многих своих аспектах довольно опасен.
Однако вернемся к тем вопросам, которые хотя бы вкратце надо рассмотреть в самом начале работы.
Какой объем воспринимаемого в сновидении относится к сигналам из внешней реальности? Скептики, отвечая на этот вопрос, останавливаются на очевидностях. Понятно, что наше спящее тело не утрачивает чувствительности полностью, что органы чувств, несмотря на общую заторможенность их активности, все-таки не заблокированы от внешнего поля, а значит, некие сигналы так или иначе достигают сознания. Нет также сомнений в том, что сигналы от внутренних органов, мышц и тканей (проприоцептивная сфера) поступают в мозг и оказывают влияние на образную продукцию сновидений. И это не так уж мало.
Более того, экспериментальная психология подтверждает, что в состоянии сна с известной регулярностью наблюдается гиперчувствительность к сверхслабым сигналам — тем подпороговым импульсам, что наяву, как правило, не осознаются. Есть и модели, которые, по мнению исследователей, объясняют данный феномен. Я не стану на них останавливаться, поскольку сами по себе они только продолжают принятое естествознанием описание мира, преломленное в науке о ЦНС, где возбуждение и торможение нервных тканей входят в различные отношения друг с другом. Это вполне рабочий «способ говорить», но сути явлений он не объясняет.
Стоит, однако, обратить внимание на то, что сновидение — парадоксальное состояние психики, и этим оно подобно гипнозу, медитации, трансу. Парадокс заключается в том, что сознание относится к поступающим извне сигналам, нарушая фундаментальные законы бодрствующего восприятия — сильные сигналы могут категорически вытесняться, слабые же — попадать в фокус внимания и там значительно усиливаться. Концепция «точки сборки» объясняет этот феномен весьма просто, в отличие от принятых нейрофизиологических моделей. Если мы признаем, что есть некий «центр» перцептивного аппарата, который определенным образом строит воспринимаемое поле со всеми присущими этому полю характеристиками, а также, что этот «центр» во сне (в трансе, под гипнозом и т. д.) «смещается», то парадоксы чувствительности перестают быть парадоксами. Достаточно допустить подвижность всей системы перцептивных координат, и «сила» сенсорного сигнала тут же становится относительной величиной. В позиции бодрствования сигнал А является «сильным», в смещенной позиции (например, в сновидении) тот же сигнал А оказывается «слабым». И наоборот — весьма слабый наяву сигнал В в позиции сновидения вызывает ураганную реакцию. Причем это необязательно имеет отношение к семантике сигнала, его значимости для спящего (как, например, шепот, тихий скрип двери, звук шагов, которые могут разбудить при полной отсутствии реакции на вопли за окном или мощный рев мотоцикла). Ситуация сложнее — гиперчувствительность не всегда вызывается психологической обусловленностью. Можно сказать, что она (чувствительность) во сне вообще ведет себя непостижимым образом — так, словно у сенсорных сигналов есть ряд характеристик, которые мы не можем учитывать (т. е. этих характеристик вообще нет в принятом наяву описании мира).