— Справлюсь, — сказала Марта. Она плечом зажала мобильный и, подхватив карандаш, писала на полях расстеленной газеты. — А что?..
Но там уже были, конечно, гудки, мачеха не любила лишних слов.
— Проблемы? — спросил Стефан-Николай.
— Элиза.
Это, в общем-то, всё им объясняло, оба богатыря только хмуро кивнули и уточнили, могут ли чем-нибудь помочь. Настоящие друзья, подумала Марта, им тоже не нужны лишние слова, вот ведь какой парадокс.
Она велела им разобрать вавилонскую башню, засунуть свёртки в старые покрышки, весь остальной хлам аккуратно уложить как лежал — и дожидаться её.
— А с помолом и остальным порешаем завтра. Не горит же?
Богатыри подтвердили, что не горит, хотя Чистюля был явно не в восторге.
Документы лежали ровно там, где и обычно, в отдельной папке, все рассортированы по файлам. У них вообще с документами всегда было строго, отец следил. И ксерокопии на всякий случай всегда сам снимал.
Богатыри тем временем справились с задачей, Марта отрядила их по домам, а сама двинула на Оранжерейную. Это было на другом конце города, с двумя пересадками, и пока ехала, Марта думала о том, что на завтра у неё сумка так и не собрана, ни тетради, ни ручки, и блузка не выглажена, и в Инкубаторе неделя будет чумовая, и виш-лист же Ника который день требует, надо наконец составить, куда это годится. В общем, забивала себе голову чем угодно — только не мыслями о мачехе. Не тем, из-за чего Элиза переполошилась. Не причинами, по которым понадобились вдруг ксерокопии отцовского паспорта и прочее-остальное.
Ответ на ум ей пока приходил только один: отпуск и турпоездка. Может, отец Элизе сегодня звонил, а та решила сразу, как он вернётся, утащить его на юга, прежде чем Марта расскажет ему про мордатого Людвига Будару.
Хотя Марта и сама ещё не была уверена, рассказывать ли. Слишком много тут было «но» — и она понимала, что подло так думать, нечестно, — однако и сделать с собой ничего не могла. Ещё год назад и сомневаться бы не стала… даже полгода назад. А вот за последние месяцы всё, буквально всё переменилось, и уж в этом-то Марта отдавала себе отчёт твёрдо и ясно.
Пусть, говорила она себе, съездят, а там посмотрим.
И даже когда на Оранжерейной, уже на подходах к двадцать седьмому номеру, поняла, что это больница, Марта ещё не хотела верить. Ну мало ли — где только сейчас турагенства, особенно мелкие, не снимают комнатушки под офис.
Потом она вошла во двор, и там были эти белоснежные фуры, но теперь пустые, водители с грохотом захлопывали створки, моторы ровно, уверенно рычали, а двое амбалов в халатах, покрякивая, уносили продолговатый ящик. В сторону морга уносили, Марта это сразу поняла.
Она зачем-то поправила свою нелепую панаму и двинулась к ближайшему водителю, широкоплечему лысому дядьке лет под пятьдесят. Тот как раз с натугой опустил засов на створках, последний раз затянулся и, взяв бычок двумя пальцами, пульнул им точнёхонько в урну.
— Что там было? — хрипло спросила Марта. — Кто там был? Откуда?
Дядька посмотрел на неё растерянно, сморгнул пару раз. На голой его груди болтался оберег: застывшая в янтаре крохотная лягушка.
— Ступай, ступай, — сказал дядька, словно продолжал прерванный разговор.
Похлопал её по плечу, запрыгнул в кабину и шваркнул дверью.
Марта заоглядывалась — но во дворе было пусто, только в окнах прятались последние зеваки. Тогда она пошла, почти побежала за теми двумя, с ящиком, шаги гулко отдавались от стен. В дальнем конце двора обнаружился проход, а там ещё один дворик, со сквером. В сквере было неожиданно людно, все говорили разом, многие истерили.
От сквера, приложив к уху мобильный, шёл высокий парень лет двадцати пяти, не по-здешнему хорошо одетый, весь как будто из рекламы или со страниц глянцевого журнала.
— Да, — говорил он, — разумеется. Уже еду. Вот немедленно. Да, да. Ну что вы! Обязательно. Хорошо, что так быстро нашли, молодцы!
Он глянул на Марту, рассеянно улыбнулся, как бы извиняясь за своего невидимого собеседника, и не сбившись с шага, двинулся дальше.
Вряд ли чей-то родственник — слишком он был спокоен и доволен жизнью, нечего таким делать возле морга. Разве что врач?.. — но молодой ведь, лет на семь старше Марты.
Потом она заметила того, кто наверняка был врачом. Он стоял среди взвинченной толпы, невысокий, с аккуратной лысиной на темени и аккуратными, щёточкой, усиками. Взмахивая руками, он пояснял, успокаивал, взывал к разуму и здравомыслию. Голос у него был под стать внешности, мягкий и домашний, но почему-то никого не успокаивал и не убеждал. Невысокого со всех сторон обступили, в основном это были тётки за сорок, многие сжимали носовые или бумажные платки, одна всё время перекладывала из руки в руку громоздкую кошёлку, похожую на дохлого ската.
— В сотый раз вам повторяю, — говорил невысокий, — мы не можем сейчас взять и всех оформить. Поэтому задержка, да. Но милые мои, вы же должны понимать…
— Что мы должны? — взвизгнула тётка с кошёлкой. — Что мы тебе, гадёныш, должны?! Совести у тебя нет, столичный ты прыщ! — Она развернулась всем корпусом, так что толпа поневоле расступилась. — Виктория, а ну звони своему куму! Пусть-ка выяснит, что вообще за…
На неё зашикали, но этим лишь ещё больше разъярили, тётка забыла о столичном прыще и атаковала своих же соратниц. Гвалт стоял до небес, Марта сумела разобрать только несколько фраз: что-то про живую очередь и ни стыда, ни совести. Она поняла, что к врачу ей не подступиться, и решила позвонить Элизе.
Мобильный, словно только этого и ждал, забился в кармане, издал долгое раскатистое кваканье (рингтон в своё время Марта подбирала придирчиво и обстоятельно), кое-кто из бунтующих даже отвлёкся от тётки с кошёлкой.
— Сколько тебя ещё ждать? — спросила Элиза. Спросила сразу в трубке и где-то позади, за спиной Марты. Та обернулась и увидела мачеху у выхода из морга.
Даже посреди больничного двора, рядом с чьими-то скандалящими родственниками, Элиза ухитрялась выглядеть настоящей королевой. Это иногда дико бесило Марту.
Ну ладно — всегда бесило, всегда.
Элиза была крупной женщиной — однако никому никогда в голову не взбрело бы назвать её толстухой. «Изобилие, но не избыток», — как в своё время метко подметил Стефан-Николай (за что был награждён подзатыльником и парой дней бойкота). Элиза была выше Марты на голову, носила облегающие платья со щедрым декольте, на которое обожали пялиться её клиенты; при этом не злоупотребляла ни косметикой, ни украшениями. Вполне логично, хмыкала Марта: при таком декольте кто станет смотреть на лицо.
Лицо, впрочем, у Элизы было красивым, с этим даже Марта соглашалась. Такие увидишь только в кино или в учебниках, на портретах королев, святых и прочих звёзд древности. И голос у Элизы был как у актрис, играющих всю эту знатную публику.
Когда мачеха чего-то требовала, она ждала беспрекословного, абсолютного подчинения.
— Ничего не забыла?
Марта молча протянула ей папку с ксерокопиями.
— Идём.
Не дожидаясь ответа, Элиза развернулась и вошла в здание. Санитары или кто там был в белых халатах — все расступались перед ней.
— Я договорилась, нас оформят вне очереди. Поедешь с ним домой, пока я буду здесь заниматься документами. Вот, держи. — Она протянула Марте пару купюр. — Возьмёшь такси.
— Но… — В горле у Марты пересохло, она чувствовала, как бледнеет от холодной, звенящей ярости. Слов не было. Просто не было подходящих слов. Хотя, наверное, Элиза всё делала правильно — более того, только она одна и могла всё устроить, это же ясно.
Но это ты, подумала Марта с ненавистью, ты его угробила. Он там… А ты в это время со своим егерем, с Людвигом-мы-с-тобой-обязательно-подружимся, чтоб он сдох, гад такой! И теперь что? Что теперь?! Что?!!