Пользуя огромное количество раненых во время кампании 1536 года, юный хирург Парэ остался без масла для прижиганий. Естественно, вскоре выяснилось, что раны его пациентов гноятся и болят меньше, чем у тех, кто получал стандартное лечение. Теория о пороховом отравлении не нашла подтверждения.
По мере распространения огнестрельного оружия все более обычным ранением становились ожоги. Ружья разрывало, в беспорядке боя внезапно мог загореться порох. В результате — невыносимая боль, инфекции и обезображивающие увечья. В начале своей карьеры, под Турином, хирург Парэ увидел трех раненых, «лица которых были сожжены до неузнаваемости: их одежда была обуглена огнем вспыхнувшего пороха». Старый сержант спросил Парэ, может ли он вылечить несчастных. Нет — был ответ. Солдат «осторожно и без колебаний перерезал им глотки», рассказывает Парэ, чтобы не дать раненым умереть в муках.
Французский хирург был одним из первых, кто обратил внимание на еще одно разрушительное свойство пороха. «Часто можно увидеть артиллеристов, которые потеряли слух, паля из своих машин, — писал он, — из-за великого возмущения воздуха внутри уха, которое рвет ушную перепонку». Нежный механизм внутреннего уха не мог противостоять бесконечным ударам орудийных выстрелов. Глухота была обычным профессиональным заболеванием артиллеристов.
В 1545 году Парэ написал свой бестселлер — трактат «Методы врачевания ружейных ранений». Хорошо зная, на что способно огнестрельное оружие, доктор возненавидел его. «Все мы справедливо проклинаем изобретателя столь пагубной машины», — писал он.
В 1498 году флорентийский полководец Паоло Вителли приказал выколоть глаза и отрезать руки вражеским schioppettieri: эти мужланы осмелились стрелять из своих аркебуз в рыцарей! Европейская аристократия последовательно выступала против пороха. Огнестрельное оружие считали оружием трусов — ведь теперь убивать мог и тот, кто не обладал большой физической силой: порох дал слабому преимущество перед сильным. Говорили, что огнестрельное оружие слепо выбирает свою жертву (и чрезвычайная неточность старинных ружей и пушек вполне подтверждала это обвинение). Такая случайность лишала битву осознанной храбрости и остатков смысла — самых человечных ее качеств.
Порох все чаще обвиняли в гибели рыцарства, традиции которого к этому времени уже были освещены милым светом ностальгии.
Созданье адское! С тех пор, Как стало ты известно. Война не славу, а позор Разносит повсеместно, —упрекал огнестрельное оружие поэт Лодовико Ариосто в 1532 году[15].
Рыцарем двигало вполне понятное желание сохранить за собой монополию на применение силы, а порох угрожал сделать насилие общедоступным. К тому времени, как широко распространилось стрелковое оружие, подобные упреки уже стали банальным общим местом. Однако постоянные попытки европейской элиты возложить на порох ответственность за упадок рыцарства были всего лишь частью дымовой завесы, которая должна была скрыть печальную правду: серьезные изменения в обществе и так уже давно лишили рыцарство социальной опоры.
Еще одна «антиогнестрельная» партия поносила серный порошок за его дьявольское происхождение. «Поговаривают, что порох — это адова мука», — замечал один поэт. Изобретение пороха приписывалось чернокнижникам, практикам темных искусств. Зловоние, сажа, связь с колдовством — все эти признаки только укрепляли мнение о дьявольских связях пороха. Бен Джонсон писал о мифическом изобретателе,
…который Из зада дьявола орудия извлек[16].Джон Милтон довел эту мысль до вершин поэтической выразительности в «Потерянном рае» (1667): Люцифер, потерпев поражение от небесных сил, планирует реванш, рассказывая о своем новом изобретении — порохе, адском зелье, которое
Мгновенно вспыхнув и загрохотав, Расширится и, развивая мощь Огромную, метнет издалека Снаряды, полные такого зла, Что, все сметая на своем пути, Повергнут недругов и разорвут На клочья[17].Архангел Рафаил предостерегает Адама: люди никогда не должны пользоваться столь разрушительными машинами. Предостережения оказались тщетными.
Многие клирики считали, что подобное исчадие ада необходимо запретить, однако мало кто относился к этим словам всерьез. Папское государство обзаводилось артиллерией столь же решительно, как любая светская власть. Церковь подобрала артиллеристам патронессу — святую Варвару. Соображения международного соперничества были слишком настоятельны, чтобы их могла поколебать средневековая теология. Выражение «дьявольская пушка» все более превращалось просто в фигуру речи.