В конце концов, гвардейцы заботились о безопасности короля, а не какого-то выскочки простолюдина. Если они не собирались препятствовать герцогу Линцу, то и от избранной не защитят.
Когда они подъехали к фасаду дворца, Тамас увидел избранную Дьенн всего за миг до того, как она увидела его. Она стояла перед серебряными дверями, ведущими в главный вестибюль, скрестив руки на груди и стиснув зубы, в окружении нового отряда охранников. Вид у нее был ничуть не хуже, чем перед их стычкой – скорее всего, руку исцелил один из ее соратников.
Их взгляды встретились, и она скривила губы. Тамас потянулся к карабину, но вспомнил, что его забрали гвардейцы. Он приготовился к неизбежной магической атаке.
Ничего не произошло.
Насмешка Дьенн превратилась в жестокую улыбку. Она просто наблюдала, как Тамас едет мимо вслед за гонцом. Он обернулся в седле: теперь его беспокоила эта улыбка. Почему она не напала? Что задумала?
Гонец вел Тамаса вдоль фасада, пока они не добрались до маленькой двери. Здесь они спешились, и Тамаса завели внутрь. Он вдруг понял, что впервые входит во дворец при свете дня. И впервые – через эту дверь. Есть ли в этом какой-то скрытый смысл? Или просто стечение обстоятельств?
Не стоит обольщаться. Железный король по-прежнему ведет игру со своими избранными. Игру, в которой Тамаса убьют.
Его провели по бесчисленным узким коридорам для слуг, которые он не узнавал, пока наконец не попал в бильярдную Железного короля.
Манхоуч, сцепив руки, стоял спиной к камину. Как только Тамас вошел, он устремил на него долгий задумчивый взгляд. Тамас понял, что они с королем впервые смотрят друг другу в глаза. Спина покрылась холодным потом.
Тамас приготовил речь на случай, если придется кого-нибудь подкупить или запугать, а то и просто пробиваться к Манхоучу с боем. Но его проводили к королю без происшествий, и он все позабыл.
– Ваше величество. – Тамас преклонил колено.
– Встань, – отозвался Манхоуч.
– Да, милорд.
Манхоуч приблизился и быстро обошел вокруг Тамаса. Тот стоял неподвижно во время этого короткого осмотра. Остановившись перед Тамасом, король несколько мгновений изучал его лицо, а затем вернулся на противоположную сторону бильярдного стола.
– Капитан Тамас. – Он перебрал документы, разложенные на бильярдном столе. – В твоей первой кампании в возрасте шестнадцати лет ты семь раз отличился в бою и получил одиннадцать ранений. В следующей кампании, в звании сержанта, ты в одиночку захватил осажденный Херон. В звании лейтенанта, командуя всего тридцатью стрелками, выполнил спецзадание по захвату Луканжева и удерживал город против двух рот гурланской кавалерии. Здесь по меньшей мере тридцать писем от пехотинцев и унтер-офицеров, которые обязаны тебе жизнью. Благодарность за благодарностью. Тринадцать рекомендаций на повышение в звании. Тринадцать! – Железный король рассеянно пролистал остальные документы и с явным отвращением бросил их на стол. – Скажи мне, капитан, почему ты до сих пор не генерал?
Тамас полагал, что вопрос риторический, но все равно ответил:
– Потому что я простолюдин, сир.
– Верно. Ты простолюдин. И мои благородные кузены скорее повесятся на собственных ремнях, чем подчинятся приказам кого-то менее знатного.
– Как скажете, милорд.
– Впрочем, с этим пока ничего не поделаешь. – Манхоуч отошел от стола. – Прошлой ночью ты с наследницей герцогства Леора убил восемь человек из охраны королевского Совета и ранил избранную.
«Бездна, откуда он узнал об Эрике?» – удивился Тамас. Его накрыла волна паники. Если знает король, то может знать и Совет, а значит, Эрика наверняка в опасности.
– Милорд, наследница герцогства…
– Мне плевать на девчонку Леора, – оборвал его Манхоуч. – Избранная Дьенн не знает, кто она такая, а я не собираюсь признаваться, что шпионю за собственным Советом лишь для того, чтобы поделиться столь ничтожными сведениями. Так вот, – продолжил он, – раньше ты не стоил моего внимания, потому что был всего лишь отвлекающим маневром – просто позлить Совет. Но прошлой ночью один из моих шпионов стал свидетелем твоей стычки с избранной Дьенн и увидел, как ты прострелил ей руку. – Манхоуч издал смешок.
Тамас не видел в этом ничего смешного.
– Я действовал инстинктивно, милорд.