Вместо этого я чувствую себя опустошенной.
Бесполезной.
— Мне так одиноко…
Очередная волна эмоций выбивает весь воздух из моих легких.
— Так, блядь, одиноко.
Мне не следовало покидать дом моей бабушки в Бамфаке, штат Джорджия. Я должна была остаться там и гнить, как все того хотели. По крайней мере, тогда бы мне было с кем поговорить, кроме голубя. Еще одно тихое рыдание сотрясает мое тело, и я обхватываю руками живот.
Где-то вдалеке ломается ветка, вырывая меня из приступа жалости к себе. Мои глаза бешено мечутся в темноте, отчаянно пытаясь найти причину шума. Вероятно, это был просто енот, да? Я как-то видела их здесь, лазающих между надгробиями, как маленькие мохнатые разбойники.
Волосы на затылке встают дыбом от необъяснимого ощущения, что за мной наблюдают, и я автоматически тянусь рукой к груди, сжимая свой медальон и оглядываюсь по сторонам. Когда я приехала сюда, то не заметила других машин, так что, если кто-то не поджидает меня в тени, чтобы убить топором, – я, должно быть, схожу с ума.
Нервный смешок срывается с моих губ, когда тишина становится невыносимой, и, прежде чем я осознаю свои действия, я вскакиваю на ноги и бросаюсь обратно к своей машине. Подхватив с земли свои сабо, я бегу по дорожке, едва замечая боль, когда осколки гравия пронзают мои босые ноги. Сколько бы раз я ни оглядывалась через плечо, я никого не вижу, и мне нечем объяснить странное ощущение, охватившее меня.
Я рывком открываю дверь машины и запираю ее, как только моя задница касается сиденья. Я не знаю, что на самом деле здесь происходит, но черт возьми, я точно не собираюсь здесь больше задерживаться.
Мчась в сторону своего дома, я бросаю нервный взгляд на исчезающие вдали железные ворота. Очень надеюсь, что эта паранойя – всего лишь побочный эффект пребывания на кладбище поздней ночью, но что-то внутри подсказывает мне, что всё гораздо серьезней.
Это был он.
Захлопнув за собой дверь, я с трудом сдерживаю зевок, когда, спотыкаясь, иду на кухню. Адреналин после пребывания на кладбище, не давал мне уснуть бо̀льшую часть пути домой, но как только я припарковалась, на меня нахлынула волна усталости. Я даже не знаю, хватит ли у меня сил снять обувь перед тем, как лечь в постель. У меня едва хватает сил, чтобы налить себе воды.
Когда я наполняю стакан водой из-под крана, то краем глаза замечаю красную вспышку. Мое сердце замирает, когда я поворачиваюсь к огромной прозрачной коробке с… леденцами? Оставив стакан в раковине, я подхожу к столу и замечаю рядом записку, не обращая внимания на звук льющейся воды.
Проводя большим пальцем по беспорядочным каракулям, на моих губах появляется легкая улыбка. Это полный пиздец. Он что, вломился сюда, чтобы оставить это? Конечно. Но в то же время, это так мило… и тревожно. Он купил для меня чертову тонну конфет, и вдобавок с моим любимым вкусом.
Думаю, что он не самый худший сталкер.
Боже, я в полной заднице.
Засунув записку в карман спортивных штанов, я собираюсь пойти в спальню, но, немного подумав, опускаю руку в коробку и достаю леденец.
Кладу конфету в рот, наслаждаясь приторным вкусом вишни на языке.
Вот, дерьмо. Это точно такие же конфеты, как и на работе.
Мой пульс учащается, а волосы на затылке встают дыбом, предупреждая меня о знакомом предчувствии, что кто-то наблюдает за мной последние несколько дней. Если это не совпадение, полагаю, он может наблюдать за мной, даже когда я на работе.
А я не верю в совпадения.
Я вынимаю леденец изо рта, вращая вишнево-красную конфетку на палочке.
На кладбище, я жаловалась родителям о том, как мне одиноко, но я ошиблась.
Я не одинока. Больше нет.
Я, как обычно, стою в тени, затягиваясь косячком и осматриваю улицу в поисках угроз. Несмотря на то, что я могу наблюдать за ней спящей по камерам, меня успокаивает мысль, что я могу добраться до нее в любой момент, если что-то подвергнет ее опасности. Если бы кто-то захотел, он бы без проблем проник в ее квартиру.
Я, блядь, знаю это лучше всех. Последние несколько дней я делал это без проблем.
Мое внимание привлекает еле слышный разговор двух мужчин, идущих через дорогу. Пока я тушу косяк ботинком, я замечаю, как двое мужчин в толстовках останавливаются перед домом Лилит, склонив головы, стараясь скрыть свои лица в свете уличного фонаря.
Тот, что повыше, указывает пальцем на второй этаж дома, поворачивается к другому и шепчет что-то, чего я не могу разобрать. Насколько я могу судить, они смотрят не на окно Лилит, но я могу ошибаться. И дураку понятно, что эти два идиота замышляют что-то темное, и я не собираюсь рисковать, когда дело касается моего цветка.
Они подходят к главному входу, и тот, что повыше, приседает, вставляя в замок тонкую серебряную отмычку. Пока они занимаются своим делом, я перехожу улицу тихо, как кот, и скрываюсь в тени двора.
— Я думал, ты сказал, что делал это раньше! — шипит невысокий, засовывая руки глубоко в карманы толстовки, глядя по сторонам. — Поторопись, кто-нибудь может увидеть.
— Если ты заткнешься и дашь мне сосредоточиться, возможно, я сделаю это быстрее!
Я закатываю глаза, когда эти бестолковые начинают ссориться.
Это всё выглядит очень печально.
— Есть! Видишь, я же говорил тебе, что смогу это сделать! — тот, что повыше, выпрямляется и надменно усмехается партнеру.
— Круто. Хочешь гребаную медаль?
— Давай просто покончим с этим.
Он выглядит подавленным, когда заходит внутрь за коротышкой. Я следую за ними, мое сердцебиение учащается, когда вижу, что они поднимаются по лестнице на этаж, где живет Лилит. Я стою прямо за углом, а они топают по коридору словно слоны.
По-прежнему не двигаясь с места, я с облегчением выдыхаю, когда они проходят мимо квартиры Лилит. Коротышка останавливается через три квартиры от ее, и хватается за ручку соседней двери. Когда ручка опускается, его лицо расплывается в самодовольной ухмылке, и он с радостным лицом подмигивает своему другу.