Бледное. Почему она такая бледная? Такая холодная. Моя мама должна быть теплой. Всегда теплой, доброй, и с которой я всегда чувствую себя в безопасности.
— Мамочка? — я всхлипываю, наблюдая за красной лужей вокруг моих кроссовок с подсветкой. — Мамочка, просыпайся!
— Мамочка не проснется, ты, тупица, — усмехается мужчина, прижимая что-то холодное и твердое к моему затылку. — Она мертва. МЕРТВА. Ты не понимаешь значения этого слова? — он плюет на землю рядом с ее головой, и что-то горячее сжимается у меня в груди.
— Попрощайся, маленькое отродье, — он смеется, злобно и громко, но я едва слышу его из-за сильного свиста в ушах. Мамочка. Папочка. Он убил их. Он убил, убил… убил их.
Мои ладони сжимаются в кулаки от чистой ярости, и я сминаю лепестки между пальцами.
Ушли.
Они ушли, и это его вина.
Прежде чем кто-либо из нас успевает сообразить, что происходит, я разворачиваюсь и впиваюсь зубами в его предплечье. Вкус его пальто ощущается на языке, когда я сжимаю челюсть так сильно, как только могу, игнорируя его крики. Понимая, что я не собираюсь сдаваться без боя, он начинает размахивать рукой, и мои ноги отрываются от земли, когда он раскачивает меня, как рыбу, пойманную на удочку.
Обезумев, он разворачивается и швыряет меня в стену, и дыхание покидает мои легкие, когда я ударяюсь о нее всем телом. Белая, ослепляющая боль пронзает мои кости, и земля встречает меня еще одним болезненным ударом.
— Ебать! — выкрикивает мужчина, отступая назад и нажимает на курок. Пуля ударяется о стену, разбрасывая в воздух осколки, один из которых попадает прямо в глаз злодея. Из его рта вырывается череда проклятий, и судя по тому, как повышается его голос, ему, должно быть, очень больно.
— Мой чертов глаз! — кричит он, яростно размахивая рукой в мою сторону. Он промахивается, и врезается плечом в кирпичную стену над моей головой, забрызгивая красными каплями мое лицо.
Прежде чем он снова успевает замахнуться, я выскальзываю из-под него в надежде убежать. Но каждый шаг дается мне с трудом, и я хаотично размахиваю руками, но не могу двинуться с места. Тени подкрадываются ко мне, приближаясь своими извивающимися щупальцами смерти, и я понимаю, что не смогу убежать от него.
Я слышу его позади себя – приближающегося, шаг за шагом.
Ближе, ближе, ближе…
— Блядь! — я отчаянно хватаю ртом воздух и резко выпрямляюсь, когда всё в моей комнате встает на свои места.
Я в безопасности.
Я в своей постели.
Это был всего лишь сон.
Золотистый свет просачивается сквозь тонкую занавеску, давая мне понять, что я проспала гораздо дольше обычного.
Я стону, потирая рукой заспанные глаза. Кошмар преследовал меня каждый день на этой неделе, и это начинает меня тревожить. До того, как я встретила человека со шрамами, кошмар снился мне максимум раз в неделю. Но сейчас…
Как обычно в это время, Херб стучит в мое окно, но у меня хватает сил только на то, чтобы погладить его и насыпать корм, прежде чем отправиться в ванную. Всё еще полусонная, я отдергиваю занавеску в душе, выкручивая кран настолько, насколько это возможно, и ступаю под мощный напор воды. Ледяная вода бьет по моей коже, вызывая у меня кратковременный шок от резкого перепада температуры. Стискиваю зубы, сопротивляясь желанию отстраниться, даже когда мои губы начинают неметь.
Когда я не могу больше выдержать холод, вода нагревается. Я расслабляюсь под струями теплой воды, мои глаза закрываются, а кровь приливает обратно к конечностям. Есть что-то эйфорическое в подобном удовольствии, которое приходит после борьбы с самим собой. Чем старше я становлюсь, тем больше я намеренно ставлю себя в противоречивое положение, чтобы потом ощутить кайф, который наступает позже. После вчерашнего, мне нужен весь дофамин, который только возможно получить.
Полчаса спустя я выхожу из ванной, чувствуя себя почти нормальным человеком, но всё еще изнуренной. Зевок срывается из моего рта, когда я, спотыкаясь, иду к шкафу и натягиваю медицинскую форму.
Я как раз обуваю второй кроссовок, когда замечаю это. У изножья моей кровати лежит лилия, ее нежные белоснежные лепестки раскинуты на клочке бумаги.
Когда я беру цветок в руки, страх смешивается с любопытством, которые бегут по моим венам. Выцветшая записка покрыта пыльцой, и мне приходится стряхнуть оранжевую пыль, прежде чем прочитать неряшливый почерк. Как только я это делаю, то тут же жалею о своем решении.
Я отшатываюсь назад, кровь отливает от моего лица. В отличие от предыдущих записок, эта полна злобы. Направлена ли она на меня, понятия не имею и не желаю это выяснять.
И что, черт возьми, он имеет в виду под словами «запирай двери»? Я всегда…
Мое сердце замирает в груди.
Когда вчера вечером я вернулась с кладбища, то была слишком уставшей, даже чтобы раздеться. Должно быть, я оставила дверь незапертой.
Значит, он злится, что я не заперла дверь. Это... мило, правда?
Я прижимаю два пальца к вискам, отчаянно надеясь хоть на какое-то облегчение. Не уверена, что это из-за того, что я пытаюсь игнорировать мысли о произошедшем, но с тех пор, как я вышла на смену, у меня ужасно болит голова.
К счастью, в отделении скорой помощи довольно тихо для пятницы, так что мне, можно сказать, повезло. Уже шесть, так что до моего возвращения домой остается всего час, но минуты кажутся часами.
— Привет, Лилит! — позади меня раздается глубокий мужской голос, я поворачиваю голову, и вижу ухмыляющееся лицо Сэма. Он один из ординаторов отделения неотложной помощи, с которым я подружилась за последние несколько недель. Когда он приближается, ослепительная улыбка озаряет его красивое лицо, а голубые глаза и растрепанные светлые волосы только добавляют ему очарования.