— Сандра! — зовет он, жестом приглашая ее следовать за ним. — Ты нужна мне в операционной.
Женщина с каштановыми волосами до плеч поворачивается, и ее карие глаза вызывающе блестят за очками с толстыми стеклами. Это старшая медсестра Сандра Пейн.
Ее подбородок слегка трясется, когда она переводит голову с пациента на врача, словно раздумывая, не послать ли его ко всем чертям.
— Доктор Слейтер, вы не понимаете, мне нужно быть с ним. Я…
— Сандра, это была не просьба! — рявкает он, выглядя взволнованным. — Мы можем спасти только одного! Ты нужна нам.
— Но, доктор Слейтер, вы не понимаете…
— Всё, хватит! — приказывает он, прерывая ее, и убегая по коридору. Резиновые подошвы сабо Сандры скрипят по только что натертому полу, когда она спешит к нам. Она бросает последний озабоченный взгляд на пациента и исчезает.
Я стараюсь не думать о последних словах доктора, пока бегу за носилками. Если то, что он сказал, правда, то мы намеренно оставили этого человека умирать, и истекать кровью в одиночестве.
У меня нет времени думать об этом, потому что, как только мы врываемся в операционную, сердцебиение человека со шрамами снова стабилизируется.
— Время смерти… 01:38.
Блядь, слава Богу, по крайней мере, всё закончилось.
Тридцать четыре года – это слишком много.
При этой мысли у меня в виске возникает острая боль, и я готов рассмеяться.
Даже Ад не торопится меня забрать. Да, и зачем я там нужен? Мне особо нечего предложить Дьяволу.
С трудом заставляю себя открыть глаза, с каждым легким движением болевые ощущения только усиливаются. Как только мне это удается, я не спеша осматриваюсь.
Определенно, это не Ад.
Кровать с белоснежным постельным бельем. Ритмичный «бип-бип-бип» монитора, который находится вне поля моего зрения. Жидкость, поступающая в мои вены из капельницы.
Больница. Боль. Не мертв.
Решив один вопрос, я роюсь в памяти, чтобы понять, был ли мой выстрел смертельным. Смог ли я, наконец, убить ублюдка. Мой затуманенный разум продирается сквозь смутные воспоминания о последних нескольких часах в поисках ответа. Есть ли какие-нибудь признаки того, что я, наконец, сделал это? Время, кажется, ускользает, моя память искажается так же, как и мое зрение, пока сквозь пелену не пробивается одинокий луч света.
Только это не тот свет, который я ищу.
Адреналин переполняет мой организм, и дверь на чердаке моего сознания приоткрывается, позволяя голосу – тому самому голосу – проскользнуть внутрь.
Кровь.
Кровь наполняет твои уши, наполняет твои легкие. Медленно, захлестывает тебя изнутри. Жизнь вытекает из твоих вен, такая скользкая на асфальте, на твоих руках. Липкая, мерзкая, скользкая жизнь, цепляющаяся за всё, что только можно.
Цепляющаяся за здравомыслие, за надежду там, где ее нет.
Нет, нет, нет, нет, нет…
Я прикладываю все усилия, чтобы закрыть эту убогую дверь и крепко сжимаю кулаки, запирая эти неуравновешенные мысли там, где им самое место. Когда нет угрозы, что они вырвутся, я пытаюсь сделать глубокий вдох сквозь плотный узел в горле и, наконец, замечаю толстую пластиковую трубку, застрявшую в моем горле.
Мне удается вздохнуть, несмотря на жгучую боль, и давящую тяжесть в горле и груди. Этот голос дребезжит в замкнутом пространстве, но я беру себя в руки и сосредотачиваюсь на том, чтобы сделать небольшой вдох через трубку.
Вдох. Выдох. Вдох. Выдох.
Мышцы расслабляются, когда мощное успокоительное из капельницы течет по моим венам, притупляя мои чувства. Я уверен, что бы они в меня ни вводили, мне становится труднее блокировать этот внутренний голос, но сейчас я ничего не могу с этим поделать.
Смерть – это теплое одеяло.
Успокаивающее небытие.
Падение.
Скольжение.
Вниз, вниз, вниз в кроличью нору.
Я бьюсь о дверь в своем сознании, пока тихие звуки плача не привлекают мое внимание, предлагая блаженное отвлечение. Молодая женщина в синей медицинской форме сидит на полу в углу комнаты, обхватив голову руками, всё ее тело трясется от попыток сдержать рыдания. Она хорошенькая, и, хотя я почти наполовину мертв, мой член просыпается под тонкой больничной рубашкой.
Не думал, что во мне осталось достаточно крови, чтобы такое было возможным.
Это потому, что ты болен.
Больной, больной, больной…
Мой разум перефокусируется, я захлопываю дверь, когда замечаю группу больничного персонала в другом конце комнаты. Они носятся с одного места в другое, и один жалуется на неудачу другого. Бригада медсестер снимает провода с мужчины, неподвижно лежащего на кровати, а мужчина в белом халате – врач – смотрит на часы. Монитор показывает ровную красную линию там, где должно быть сердцебиение, и искра надежды зажигает мои вены.
Может быть, это Майерс. Возможно… я действительно убил его.
В мгновение ока команда перекладывает тело на носилки, намереваясь накрыть бледное лицо простыней, прежде чем выкатить его из палаты. Я пытаюсь разглядеть лицо, чтобы понять, узнаю ли я черты моего отца, прежде чем его накроют тканью, но безуспешно.
Внезапно порыв прохладного воздуха ударяет в мою правую щеку, и ход моих мыслей теряется.
Маска.
Где она?
Где, где, где?
Они увидят тебя, и их вырвет от отвращения.
Они убегут, будут кричать, кричать, кричать...
Убей.
Убей их всех, прежде чем они увидят…
Звук кардиомонитора рядом со мной ускоряет ритм, и голова девушки резко поворачивается ко мне.
— Ты очнулся.