Каин протягивает руку к моему лицу, и хотя я знаю, что мне следует отступить, я прижимаюсь к нему. Мозолистый большой палец касается моей щеки, и я обмякаю, позволяя его массивной ладони удерживать вес моей головы.
— Мне нравится заставлять тебя улыбаться, — шепчет он, проводя большим пальцем по моей нижней губе. — Мне хотелось бы делать это чаще.
— Изви…
— Нет, — он перебивает меня, его взгляд становится жестче, — не извиняйся. Я не хочу этого слышать, — он наклоняется, его губы касаются моих, словно перышко. — Моя работа – сделать тебя счастливой.
— Почему? — шепчу, борясь с желанием наклониться для поцелуя.
Он отстраняется, и я вздыхаю с облегчением. Если бы он не остановился, то не знаю, как долго я смогла бы себя сдерживать…
— Потому что ты принадлежишь мне. Я горжусь тем, что делаю свои игрушки счастливыми.
От негодования у меня внутри всё скручивается, и такое ощущение, будто кто-то вылил мне на голову ведро воды.
Черт, что я делаю? Мне следует планировать свой побег, а не играть в любовь с похитителем. Я должна оттолкнуть его, а затем нанести быстрый удар ногой ему по яйцам.
Даже когда эта мысль приходит мне в голову, я знаю, что не сделаю этого. Причина не в том, как он на меня смотрит. Как будто он ожидает от меня именно такой реакции, и уже выбирает наказание.
Мне нужно остановиться и переключиться. Заставить его чувствовать себя так же неловко, как и он меня.
— Что ты сделал с телом Дрю?
Самообладание Каина на мгновение теряется, а затем железная стена возвращается на место, напоминая мне, что мне лучше действовать осторожно.
— Почему ты спрашиваешь меня об этом?
Пожимаю плечами, пытаясь сохранить невозмутимое выражение лица, такое же как у него.
— Он был моим другом до того, как ты хладнокровно убил его. Конечно, я хочу знать, что с ним случилось.
Лицо Каина искажается от ярости, и на мгновение мне кажется, что я зашла слишком далеко.
— Он не был твоим чертовым другом, Лилит. Он пытался тебя продать. Я защитил тебя от опасности, которую ты не могла – или не хотела – видеть. Я сделал то, что было нужно сделать, — он пронзает меня суровым взглядом. — Я приказал своему сообщнику сжечь его останки и бросить его прах в океан. Раз уж ты так сильно хотела это знать.
Меня сейчас стошнит.
— Ты не лжешь… не так ли? — я вздрагиваю, когда в моей памяти всплывает образ Дрю, пытающегося ударить голубя. Он был в тот день там не просто так? Появлялся везде, где бы я ни была, постоянно пытался застать меня наедине вне рабочего времени… Мне никогда не приходило в голову, что у него были злые намерения. Страшно подумать о том, что произошло бы, если бы он пришел той ночью, как и планировалось.
— Конечно, нет. У меня нет причин лгать тебе, Лилит. Моей единственной целью всё это время было защитить тебя. Ложь только навредит тебе, — Каин наклоняет голову, словно пытаясь понять меня. — У тебя есть еще вопросы?
— Да, — делаю паузу, размышляя, стоит ли спрашивать. Это гложет меня с того дня, как он оставил в моей квартире этот жуткий мешок с червями. — Почему я? Почему, блядь, именно я?
Как она вообще может об этом спрашивать?
Почему она?
В ней, блядь, есть всё. Такая милая, блестящая, чудесная, искрометная. Она – воплощение всего, чего нет во мне.
И у нее хватает наглости спрашивать у меня, почему?
Я наклоняю голову набок, рассматривая странное, прекрасное создание, стоящее передо мной.
— Вопрос, который тебе следовало бы задать, почему я не должен хотеть тебя.
Она фыркает, скрещивая руки на груди. Я не могу сдержаться и опускаю взгляд на ее декольте, и по мне пробегает дрожь удовольствия, когда ее лицо краснеет.
— У меня есть глаза, ты же знаешь.
— Да. И это самые красивые глаза, которые я когда-либо видел, — говорю я, делая шаг ближе. Ее грудь поднимается и опускается всё быстрее, и мои губы растягиваются в ухмылке.
— Ты выглядишь удивленной, Лилит. Неужели никто не говорил тебе этого раньше?
— Если бы кто-то это сделал, я бы, наверное, ударила его между ног.
Я качаю головой, уверенный, что моя грудь вот-вот разорвется от тех странных эмоций, которые я испытываю только в ее присутствии.
— Тогда мне, наверное, следует быть осторожным, — я делаю еще один шаг к ней. С такого расстояния я чувствую запах цветочного мыла, исходящий от ее фарфоровой кожи, и это сводит меня с ума.
Ее глаза расширяются, когда я наклоняюсь, наши губы вот-вот соприкоснутся. Я практически чувствую ее вкус на своем языке, но держу дистанцию, желая, чтобы она сократила последние несколько дюймов между нами.
— Твое сердце бьется очень быстро, Лилит, — бормочу я, и на моих губах появляется улыбка, когда у нее перехватывает дыхание.
Она так близка, так близка к тому, чтобы сдаться.
Если бы она только…
Ее пальцы касаются края моей маски, и, прежде чем я успеваю ее остановить, она убирает металлическую штуковину, обнажая ужас, который являет собой мое лицо. Она приподнимается на цыпочки, и в мгновение ока ее губы прижимаются к моему лицу – с той стороны, где оно покрыто шрамами. Словно удар молнии пронзает мои кости, и я резко отскакиваю от нее. Выражение моего лица, должно быть, безумное, потому что она поднимает руки вверх и делает шаг от меня, будто я бешеный медведь гризли.
— Мне-мне очень жаль, — шепчет она, озабоченно нахмурив брови. — Я не хотела…
— Не надо. Это я. Я не должен был…
Я не должен был подпускать тебя так близко.
Тяжело вздохнув, я провожу рукой по своей изувеченной коже.
— Мне нужно на воздух.
Прежде чем она успевает меня остановить, я распахиваю дверь и выхожу из теплицы, жадно вдыхая свежий воздух. Одно дело, что она дотронулась до моего лица, но другое – что ее губы прикоснулись к чему-то настолько отвратительному… Я не могу закончить мысль. Прошло так много времени с тех пор, как я задумывался о своей внешности, и столько лет я не думал о том, чтобы подпустить кого-нибудь достаточно близко, чтобы увидеть меня, не говоря уже о том, чтобы прикоснуться ко мне.