— Я был близок со своей матерью, когда она была жива. Мой отец… — гнев вспыхивает в его взгляде на долю секунды, прежде чем он сдерживает его, вместе со всеми другими настоящими эмоциями, которые я заметила. — Мы не сошлись во взглядах.
Всегда такой чертовски загадочный.
Не уверена, что именно заставляет меня задать следующий вопрос, но непреодолимое желание узнать что-то настоящее об этом странном человеке берет верх, и я выпускаю когти.
— Что с ней случилось? С твоей матерью? — спрашиваю я настолько нежным голосом, насколько это возможно. На секунду я уверена, что он собирается отгородиться от меня, послать меня к черту и умчаться на своем байке. Но затем туман в его взгляде рассеивается, и он говорит:
— Она умерла, когда мне было шесть лет, — он отводит взгляд впервые за всё утро, пристально глядя на густые заросли эвкалипта. У меня перехватывает дыхание, боюсь, если я издам хоть звук, он замкнется в своей темной скорлупе.
— Я был там, когда это произошло, — наконец говорит он, его слова звучат не громче шепота. — Ей пришло сообщение на автоответчик от одной из любовниц моего отца. Она была вне себя – кричала, плакала, ломала всё, что попадалось под руку. Единственное, что ее остановило, это когда один из осколков попал мне в щеку. До сих пор не уверен, заметила бы она меня, если бы я не закричал… Видимо, это стало последней каплей. Единственный мужчина, которого она когда-либо любила – изменял ей, и ее неосторожные действия стали причиной травмы ее сына, — с его губ слетает тихий вздох. — Она достала из-под раковины аптечку и в следующую секунду оказалась на полу. Я пытался… пытался ее разбудить, но она ушла.
И снова он смотрит на лес.
— Я до сих пор помню выражение лица моего отца, когда он обнаружил нас двоих, скорчившихся под раковиной. Он не мог в это поверить. Никто не смог бы, — при этих словах он смотрит на меня. — Они сказали, что в ее сердце разорвались сухожилия. Врачи назвали это медицинской аномалией. Трагическая, прискорбная смерть. Случайность.
Но это была не случайность, не так ли?
Я не могу дышать, не могу отвести взгляд от этого стального выражения лица.
— Разбитое сердце. Она умерла от синдрома «разбитого сердца», — шепчу я, беспокоясь, что если скажу громче, моя грудь расколется надвое. Это редкость, и я никогда такого не встречала, но слышала истории о внезапном разрыве сухожилий сердца. Как он и сказал, – это трагично, и люди, столкнувшиеся с этим, почти всегда умирают сразу.
Каин кивает.
— Да, это так.
Тишина между нами сгущает воздух, напоминая мне теплицу. Я знаю, каково это держать на руках умирающего родителя, и не пожелаю подобного даже злейшему врагу.
— Мне очень жаль, Каин.
Пустота.
Слова отдаются пустотой в моей груди, повиснув в воздухе. Но я не могу найти подходящих фраз, чтобы исправить ситуацию, не могу подобрать нужных слов, чтобы сказать ему, как сильно сочувствую его утрате. В любом случае, это не имело бы никакого значения.
— Спасибо, Лилит, — Каин поворачивается ко мне лицом, и я поражаюсь, насколько он красив в утреннем свете, даже в маске. — Мне тоже очень жаль. Тебе так же пришлось через многое пройти и многое потерять… — похоже, он раздумывает, стоит ли сказать больше, но потом просто повторяет: — Мне очень жаль.
Не знаю, что еще сказать по этому поводу, боюсь зайти слишком далеко.
— У тебя есть еще вилка? — спрашиваю, указывая на ту, которую я уронила.
Каин кивает, встает со стула и входит в дом, не удосужившись привязать меня или даже спросить, планирую ли я сбежать. Интересно, знает ли он правду – что я этого не сделаю. Я подпрыгиваю, когда Каин кладет вилку на мою тарелку, чуть не роняя ее на пол.
— Есть еще какие-нибудь животрепещущие вопросы?
Я смотрю на его лицо, и, если бы не знала его лучше, то могла бы поклясться, что на его губах появилась ухмылка.
То горячо, то холодно.
— У меня их так много, что я даже не знаю, с чего начать, — бормочу я, отрезая еще один кусок блинчика. — Почему ты живешь посреди леса? Есть ли у тебя друзья? Кто стрелял в тебя той ночью, когда ты попал в больницу? — я делаю паузу, размышляя над самым важным из них. — Кто ты вообще такой?
— Довольно много вопросов.
Иииии, мы снова возвращаемся к исходной точке.
— Если ты не хочешь мне говорить, то это нич…
— Я живу тут, потому что здесь безопаснее, чем в городе. У меня есть один друг – лучший друг, брат – его зовут Уэсли. Меня подстрелил человек по имени Карл Майерс, хотя это не всегда было его имя. Когда я рос, он был известен как Хеллфайр, тогда я еще считал его своим отцом.
Я перестаю дышать, и мое сердце замирает в груди.
Он… он убил своего отца. Своего собственного отца…
— Я знаю этот взгляд, Лилит. Если бы ты знала, что он сделал… — он останавливается, сердито покачивая головой. — Он был монстром. И не таким, каким ты видишь меня. С ним нужно было разобраться, что я и сделал.
— А что касается того, кто я… — он наклоняется ближе, настолько близко, что я ощущаю его землистый запах. — Я плохой человек, Лилит. Это всё, что тебе следует знать.
Мое сердце замирает от его дикого взгляда, и на секунду мне кажется, что я позволю ему поцеловать меня. Но я не могу перестать думать о своем отце, о том, как медленно капает, капает, капает его кровь на асфальт. Эти ужасные, жестокие серебристые глаза, пронзающие темноту.
Глаза как у Каина.
Я вскакиваю со своего места, не слыша звука разбивающегося фарфора, когда моя тарелка падает на крыльцо.
Он убил своего отца.
Что он собирается сделать со мной?
Он убьет и меня?
Когда новизна всей этой дурацкой ситуации наскучит, избавится ли он от меня, как поступил с Дрю?