— Ты… что?
— Да ладно тебе. Это не так уж трудно понять. Мне хорошо знакома ярость отца.
Воздух сгущается, и тишину нарушает лишь тихое жужжание мух.
— Как бы то ни было, мне жаль.
— Жалость не поможет мне выжить, — огрызаюсь я. — Если ты не найдешь способ освободиться из этих цепей, мой отец убьет нас обоих еще до конца недели.
Человек в тени вздыхает.
— К счастью для тебя, я работал над этим всё это время, — с лукавой ухмылкой он трясет наручниками, свободно свисающих с его запястья. Раздается негромкий хруст, когда я вижу, что он вывихнул большой палец, а затем, к моему изумлению, вытаскивает руку из фиксаторов.
— Как давно у тебя это получается?
Он подносит свободную руку к подбородку и задумчиво постукивает по ней.
— Несколько дней. Я просто хотел посмотреть, как долго ты продержишься, а потом я собирался сбежать
Его лицо расплывается в ужасающей ухмылке.
— Но ты меня заинтриговал. Наблюдать за тобой в эти последние несколько дней было для меня большим удовольствием, чем когда-либо. Я хотел бы предложить тебе спасение, мой друг.
— Ты, блядь, сумасшедший, — выдыхаю я, мои глаза расширяются, когда я смотрю на своего странного сокамерника. Я думал, что сошел с ума, но этот парень выводит всё на совершенно другой уровень…
Его темные радужки блестят в темноте.
— Спасибо. Так это «да» или «нет»? Я возвращаюсь к вопросу про спасение. Потому что Майерс может вернуться в любую секунду, и мне бы хотелось знать ответ, прежде чем он отрежет тебе язык, и ты больше не сможешь говорить.
У меня нет времени думать об этом. У меня нет такой роскоши.
— Да, — шепчу я.
Как только это слово слетает с моих губ, дверь подземелья со скрипом открывается. Парень с серебристыми волосами возвращается к стене, притворяясь спящим, в то время как мой отец – Карл Хеллфайр – заходит внутрь. Я пытаюсь следовать совету моего сокамерника, но как только я вижу эту уродливую ухмылку, всё, о чем я могу думать, – это то, как сильно я хочу вырезать на его лице ту гримасу, которую посчитаю нужной.
— Я же говорил тебе, что вернусь, — воркует Карл, вытаскивая из-за спины толстый стальной факел. — Думаю, у меня есть именно то, что нужно, чтобы научить тебя уважению, — я не могу не закатить глаза. Он перешел от лома к этому? Что за киска.
Желтые, как моча, глаза Карла прищуриваются при моем движении.
— Ты думаешь, ты такой крутой. Посмотрим, насколько сильно ты будешь закатывать свои гребаные глаза, когда у тебя их не будет.
Схватив меня за волосы, он запрокидывает мою голову назад и зажигает факел. Я чувствую, как жар пламени становится всё сильнее, когда он медленно приближает его к моему лицу. Нет, не к лицу, а к моему правому глазу.
— Не сопротивляйся, — поет Карл, направляя верхушку голубого пламени мне в глазницу. Яркая, ослепляющая боль пронзает всё мое существо, и, хоть я стараюсь не давать ему того, чего он хочет, мучительное жжение невыносимо.
Мой рот широко открывается, и из груди вырывается крик.
Впервые за всю неделю я просыпаюсь не от своего кошмара. А от его. Я не могу притворяться, что понимаю о чем он, но я слишком хорошо знаю, каково это – оказаться в ловушке собственного разума. Это отстой.
Часть меня хочет протянуть руку, обнять его, пока кошмар не пройдет. Другая часть напоминает, что этот человек меня похитил. Мне следовало бы надеяться, что у него во сне случится сердечный приступ.
Но я не могу. Я просто лежу здесь, как больная, скрюченная калека, какой являюсь, и слушаю, как он кричит до хрипоты, жалея, что не могу попасть туда и утешить его. Кошмар длится не более нескольких минут, но лежа здесь в темноте и бездействуя, он кажется вечностью. Я понимаю, что всё кончено, только тогда, когда скрип двери оповещает меня о его приходе.
Он останавливается у изножья кровати, и я пытаюсь успокоить дыхание, чтобы он подумал, что я сплю. Мое сердце предает меня, как всегда. Вероятно, он слышит его стук за милю.
— Я знаю, что ты проснулась, — его голос хриплый, и от этого мою грудь пронзает очередная вспышка боли. — Ты будешь хорошо себя вести, если я тебя выпущу из комнаты?
Почему он меня об этом спрашивает?
Что еще более важно, почему я хочу сказать ему «да»?
— Блядь, — щелкает зажигалка, ее пламя отбрасывает мягкий свет на половицы. Мой похититель глубоко вздыхает, и я ощущаю странный сладковатый запах дыма. Косяк свободно свисает с его губ, и он отпирает замок, позволяя двери распахнуться и делает шаг назад.
— Иди сюда, Лилит.
У меня перехватывает горло от этого приказа. Каждая клеточка моего тела кричит, что мне следует оставаться на месте, но по какой-то причине я ползу к нему на четвереньках. Сама знаю, это полный пиздец. Понимаю, что не должна хотеть этого, хотеть его. Но он пробудил во мне что-то темное, что-то такое, на что я и представить не могла, что способна.
Я хочу, чтобы меня держали так крепко, чтобы я сломалась. Мне нужно почувствовать, каково это – быть собранной заново, по кусочкам. И я знаю, что мой похититель единственный, кто способен на это.
Когда я, наконец, встаю, он не пытается прикоснуться ко мне. Просто наклоняет голову, острые края маски угрожающе блестят в свете тлеющего косяка.
— Я ухожу. Можешь спать на моей кровати, — его серебристый глаз предупреждающе сверкает. — Не пытайся покинуть хижину. Если сделаешь это, я сразу узнаю. И то, что произойдет после, тебе не понравится, — его взгляд мучительно медленно скользит по моему обнаженному животу, прежде чем он качает головой, и в его бледных радужках мелькает что-то похожее на раскаяние.
Он не хочет уходить, так почему же уходит?