— Прошло много лет, Лилит. У меня было достаточно времени, и я пережил это, — протягиваю руку, накрывая ее ладонь своей. Она не отстраняется.
— Он причина того… чем ты занимаешься.
Это не вопрос, но я всё равно киваю.
— После того, как он женился на моей матери, он стал настоящим представителем семьи Хеллфайр – начал вербовать каждый кусок дерьма в городе, чтобы выполнять его приказы. Вот тогда и появился могущественный Клуб «Адское Пламя». Через год я тоже стал одним из членов клуба, хотя только после смерти моей матери, он начал… мое обучение.
— А твои… шрамы?
С моих губ срывается тяжелый вздох.
— Да. Это его рук дело.
— Почему?
Я замираю, прижимаясь губами к ее макушке.
— Тебе нужно поспать, цветочек.
К счастью, она не давит. Думаю, я дал ей достаточно информации, чтобы оставить ее последний вопрос без ответа.
На данный момент.
Закинув ногу мне на талию, она прижимается ко мне, утыкаясь лицом мне в шею, и ощущение ее извивающегося тела рядом со мной почти невозможно вынести.
Проходит несколько минут, прежде чем ее равномерное дыхание дает мне понять, что она спит. Я смотрю на свой идеальный маленький цветок, и я готов взорваться от переполняющих меня эмоции, разрывающих мое сердце на части.
— Я люблю тебя, Лилит, — шепчу я так тихо, что не уверен, что из меня вообще вырвался какой-то звук. — Я тебя люблю.
Ее губы подрагивают, но, к счастью, она не просыпается и не слышит слов, которые крутятся у меня в голове с того дня, как я увидел ее в больнице. Она вздрагивает во сне, и я крепче прижимаю ее к себе, легчайшим прикосновением откидывая ее волосы назад.
Интересно, ей снится тот же случай, или, наконец, возвращаются ее воспоминания?
Красный.
Вокруг всё красное.
Мои руки, мое лицо, тела моих родителей, лежащих подо мной.
Всё красное, красное, красное.
Мои колени ноют, гравий впивается в кожу, но я едва замечаю боль. Я слышу едва различимый шепот, когда позади меня что-то щелкает. Я резко зажмуриваюсь, ожидая неизбежного момента, когда с криком проснусь в своей постели, но этого не происходит. Я заставляю себя открыть глаза, не в состоянии хоть что-то сделать, кроме как смотреть на безжизненные лица моих родителей.
— Я еще не закончил, соплячка.
Что это? Я наклоняюсь и дотрагиваюсь до блузки моей матери. Ткань всё еще теплая, пропитанная липкой красной жидкостью, хлещущей из дыры между ее лопатками.
Я всё еще сплю?
— Попрощайся.
БАХ!
Я жду боли, которая должна была произойти от выстрела, но этот момент не наступает. Не обращая внимания на сильный звон в ушах, я поднимаю голову вверх. Надо мной склонился мальчик-подросток, лицо которого исказилось, словно от сильной боли. Его дыхание прерывистое, из рта вырывается хлюпающий звук, и только когда я отрываю глаза от его красивого лица, я замечаю кровоточащую рану справа от его сердца.
— Какого черта ты наделал?
Мальчик кашляет, забрызгивая теплыми красными каплями мое лицо. Он приоткрывает глаз, невысказанное сожаление кружится в его серебристой радужке. Глаза такие же как у плохого человека, но другие...
Красивые.
Рука плохого человека хватает мальчика за плечо, пытаясь оторвать его от меня.
— Что с тобой, блядь, не так, парень? Хочешь, чтобы я зарезал и твою никчемную задницу?
Мальчик пристально смотрит мне в глаза, крепко держась за руку плохого человека. На последнем вдохе его рот открывается и он говорит мне. Звук слишком тихий, чтобы его расслышать, но я всё равно понимаю по движению его губ.
— Беги, маленький цветочек. Беги.
Мое тело двигается еще до того, как я понимаю, что делаю. Я мчусь по тротуару, не замечая слез, стекающих по моим щекам.
— Я должен, блядь, убить тебя! Гребаный бесполезный мальчишка! — звук ударов кулаков по плоти доносится до моих ушей, и, хотя мне кажется, что меня сейчас стошнит, я не останавливаюсь. Мой разум разрывается на части, я отчаянно пытаюсь забыть, что произошло в том переулке.
Я бегу до тех пор, пока мои ноги не начинают подкашиваться, но из всех сил продолжаю двигаться вперед. Я не знаю, как мне удалось добраться до полицейского участка. Понятия не имею, нашел ли меня кто-то или я дошла туда самостоятельно.
Единственное, что я знаю, это то, что, когда меня спрашивали, работал ли этот плохой человек в одиночку, я лгу. Полицейский с пивным животом и блестящим золотым значком наклоняет голову и кладет руки на бедра, как будто знает, что я лгу.
— Ты уверена? Больше никого не было?
— Никого, — шепчу я, и в моей памяти на мгновение мелькает мальчик с серебристым глазом. — Никто.
— Лилит? Всё в порядке, цветочек. Тебе приснился сон, — мягкий голос Каина ласкает мою кожу, прогоняя замешательство, возникающее при пробуждении от глубокого сна. — Тебя трясло. Мне жаль, что мне пришлось тебя разбудить.
— Почему ты мне не сказал? — мой голос охрип от попыток сдерживать слезы.
Теперь всё обретает смысл. Знакомство в тот первый вечер, когда я увидела его в больнице. То, как мое тело тает в его объятиях, каким-то образом зная, что это те же самые руки, которые защитили меня много лет назад.
— Почему ты не сказал мне, что это ты спас меня той ночью?
Рука Каина скользит с моей щеки на горло.
— Ты вспомнила, — говорит он почти шепотом, — я начал задаваться вопросом, сможешь ли ты когда-нибудь это сделать.
— Зачем? Почему ты спас меня той ночью?
Каин прижимается губами к моему виску, глубоко в его груди раздается низкое рычание. Он так долго молчит, и мне начинает казаться, что он никогда не ответит на мой вопрос. Когда он, наконец, начинает говорить, я не узнаю его интонацию.