— Но знай, ты всегда можешь взять свои слова обратно, — улыбаюсь через плечо, наслаждаясь красивым румянцем на ее щеках. — Скоро вернусь, цветочек.
Беру из-под раковины аптечку и собираюсь вернуться в ванную, когда мое внимание привлекает бутылка «Джека». Я делаю глоток прямо из горла, прежде чем вернуться к Лилит с бутылкой и всем остальным.
Она вопросительно смотрит на виски в моей руке.
— Я предполагаю, что это не для дезинфекции.
— Это для всего, — пожимаю плечами, делая еще один глоток. Кладу аптечку с инструментами на стойку, прежде чем подойти и выключить душ.
Я протягиваю ей бутылку и беру полотенце с вешалки.
— Не думаю, что мне следует пить, когда я собираюсь воткнуть в тебя иголку.
— Я совершенно с этим не согласен, — трясу бутылкой, и она неохотно берет ее из моих рук. — К тому же, мне нужны свободные руки, чтобы вытереть тебя.
Она качает головой, затем делает небольшой глоток, пока я вытираю полотенцем ее тело.
— Боже, эта дрянь просто ужасна.
— Ты можешь пить виски не ради вкуса, любовь моя, — я криво ухмыляюсь и вытираю область между ее бедер. — Думал, ты это знаешь, раз уж ты врач и всё такое.
Она пожимает плечами, снова поднося бутылку к губам.
— Впервые я попробовала алкоголь, когда поступила в ординатуру. Хотя это больше не имеет никакого значения.
Моя грудь сжимается от ее слов. Она могла бы принести так много добра, если бы я остался в стороне и позволил бы ей улучшить этот мир одним ее присутствием.
Это из-за меня.
Я тот, кто забрал ее, вырвал из привычной жизни.
Не могу сказать, что сожалею об этом, и это еще один пример того, почему я ужасный человек.
Теперь, когда я знаю Лилит, я словно обнаруживаю для себя, что судьбы не существует; что демоном, которым я стал, не обязательно быть таким. В ее глазах я сталкиваюсь с совершенно другой реальностью, – кем я мог бы стать, и это причиняет боль.
В ней есть всё, чего нет во мне. Она такая хорошая, а я лишил ее возможности проявлять эту доброту, желая заполучить ее исключительно для себя, как эгоистичный ублюдок, которым я и являюсь. Что еще более тревожно, так это то, что впервые в жизни я чувствую, что поступаю неправильно. Ужасно, чудовищно неправильно.
Я монстр.
Как все всегда говорили.
Качаю головой.
Нет. Так больше не должно продолжаться.
Я могу поступить правильно хотя бы раз в жизни.
Для единственного человека, который действительно этого заслуживает.
При взгляде на меня ее глаза расширяются.
— Каин, что случилось?
— Я отвезу тебя обратно, — говорю я, позволяя полотенцу выскользнуть из моих рук. — Я так заботился о том, чтобы защитить тебя от этого ужасного мира, но всё это время я был настоящим монстром, — я падаю на колени, прижимаясь лицом к ее бедрам. — Но ты должна сказать мне, чтобы я это сделал. Я не смогу, не услышав эти слова от тебя.
Сделай это, Лилит.
Вырви мое гребаное сердце.
Отправь меня в могилу, и оставь там гнить.
Если ты этого хочешь, я освобожу тебя.
Я отпущу тебя домой.
Я настолько не в себе, что не осознаю, что она присела рядом со мной на кафель. Смотрю ей в глаза, и удивляюсь, как такое великолепное создание может находится в таком жестоком мире. Такая сильная, милая и самоотверженная.
Она чертова аномалия.
Она… великолепна.
— Пожалуйста, Лилит, — умоляю я. — Скажи мне. Я, блядь, недостаточно силен для этого.
Она качает головой, и на мгновение кажется, что ей хочется рассмеяться. Затем она берет мое лицо в ладони – уродливое, покрытое шрамами, – и ощущение ее кожи на моей не может сравниться ни с каким наркотиком.
— Я уже дома, — шепчет она, проводя большим пальцем по изувеченной плоти. — Ты мой дом, Каин. Я никогда по-настоящему не понимала, что это значит, пока не встретила тебя.
Она наклоняется вперед, прижимаясь лбом к моему.
— Банановые блинчики по утрам. Запах твоего лосьона после бритья. Сладкие слова, которые мы говорим друг другу перед сном. Ты – всё, что мне когда-либо было нужно, – я никуда не уйду. И я не сдамся без боя.
Она запрокидывает голову, и ее божественный смех эхом отражается от стен. Мое тело пропускает электрический разряд, и я молюсь, чтобы время остановилось. Я бы всё отдал, чтобы застрять в месте, где ее смех звучит на повторе.
— А теперь повернись, — игриво приказывает она. — Покажи мне свое плечо.
Я качаю головой.
— В первую очередь я позабочусь о твоей руке.
Прежде чем она успевает возразить, я поворачиваюсь и беру набор со столешницы, осматриваю содержимое и вздыхаю с облегчением, когда понимаю, что всё, что мне нужно, находится внутри.
— Как у тебя с иголками? — спрашиваю, и у меня перехватывает дыхание, когда она наклоняется и вытирает ноги полотенцем.
Господи, блядь.
— Что? — ее глаза расширяются, когда она замечает мой внушительный стояк. — Ой.
Это невинное словечко сводит меня с ума. Я сокращаю расстояние между нами, роняя аптечку, чтобы обеими руками схватить ее за талию. Мое зрение темнеет по бокам, пока не остается ничего, кроме ее красивого лица. Каждый нерв моего тела кричит, требуя, чтобы я взял ее прямо сейчас. Я сошел с ума, и всё, что для этого потребовалось, – это увидеть ее голые ноги.
Лилит, кажется, тоже впечатлена картиной перед собой. Ее веки медленно поднимаются, и она приподнимает подбородок, ожидая, когда мой рот завладеет ее губами. Боль вспыхивает на ее лице, когда я хватаю ее за руку. Я хотел положить ее руки себе на плечи, но при виде боли отразившейся на лице, огонь в моих венах угасает, сменяясь прежним беспокойством.
— Черт, прости, цветочек, — бормочу я, отстраняясь под ее всхлипы протеста. Бросаю на нее строгий взгляд, и она перестает дуться. — Я на мгновение забылся.