— Его только что подстрелили, Дрю. Сомневаюсь, что он способен причинить мне вред. Но я ценю твою заботу, — я поворачиваюсь, чтобы уйти, но Дрю останавливает меня.
— Послушай меня. Ты пробыла в отделении скорой помощи всего несколько недель, поэтому не понимаешь, какими могут быть эти парни, принимая некоторые лекарства. Однажды я лечил парня, подсевшего на Ксанакс, которому оторвало половину лица. Всё это время, он был в сознании, готовый драться. Ты видела габариты этого парня. Что бы ты делала, если бы он захотел навредить тебе? Ты ведь совершенно беспомощна.
И всё же я не была беспомощной, когда спасала ему жизнь.
— Думаю, со мной всё будет в порядке. Но еще раз спасибо, — вырвав руку из его хватки, я убегаю по коридору.
Как только я поворачиваю за угол, я закрываю лицо руками. Как бы мне не хотелось этого признавать, Дрю прав. К счастью, мне не приходилось встречаться с подобными людьми, о которых говорил Дрю с тех пор, как я начала работать в отделении неотложной помощи, хотя слышала множество историй.
Наркозависимость настолько распространена в Моритоне – во многом благодаря преступным организациям, распространяющим наркотики на улицах, – что значительная часть моего инструктажа была направлена на изучение характеризующих признаков наркозависимости и плана лечения таких пациентов. Как только болезнь переходит в стадию, которую врачи называют «железным дровосеком» – вмешиваться уже слишком поздно. Нам показали видео для ознакомления, и должна признаться, даже несмотря на то, что мне приходилось видеть ранее, мне до сих пор снятся кошмары из– за этих изображений. «Железный дровосек» – слишком подходящее название для того, что я увидела на экране. Мужчины с мускулами, превратившимися словно в сталь, и с глазами, застывшими в агонии, всё еще умоляющие о дозе Ксанакса. Или, скорее, о смертельной смеси миорелаксантов и Ребаунда – мощного стимулятора.
Именно миорелаксант придает Ксанаксу эйфорические свойства, делая его смертельным и вызывает привыкание. Говорят, что, если их смешать и принять внутривенно, он даст такой эффект, который ты не получишь ни от одного другого препарата. Ощущение такое, будто ты становишься Богом – вот что говорят очевидцы. Это также единственное средство, которое может облегчить некоторые ранние симптомы, прежде чем мышцы тела превратятся в камень, и человек оказывается запертыми в своем собственном жалком Аду на земле.
Я вспоминаю внушающие габариты человека со шрамами. Даже если бы он был не под наркотой, при желании что-то сделать со мной, я была бы абсолютно бессильна. Как в ту ночь восемнадцать лет назад, когда умерли мои родители, а всё, что я могла делать, это стоять и смотреть, как это происходит.
Буря эмоций проносится в моей голове.
Нет времени для сожалений. Мне нужно вернуться к работе.
Я подхожу к лифту и нажимаю кнопку девятого этажа. Двери со скрипом закрываются, и через несколько мгновений я оказываюсь на нужном этаже. Я практически бегу по коридору к палате 947, но, когда подхожу к двери, останавливаюсь, раздумывая, может, стоит сперва постучать.
К черту.
Я с силой нажимаю на дверную ручку и захожу в палату. Мой взгляд падает на пустую больничную койку, и на смятое постельное белье, разбросанное по полу. Мое сердце уходит в пятки, когда я осматриваю комнату в поисках каких-либо следов мужчины в татуировках.
Он не мог уйти далеко, верно?
Заглянув сначала в ванную, я выбегаю из палаты и мчусь по коридору к пожарной лестнице. Мои движения безумны, и, прежде чем успеваю опомниться, я спотыкаюсь, и с громким шлепком, падаю вперед. Мой подбородок оказывается в миллиметрах от пола, в то время как, я успеваю выставить руки перед собой.
Так быстро, как только могу, я встаю на ноги и бегу вниз по лестнице в вестибюль, в секунде от того, чтобы разрыдаться от безысходности.
Как, черт возьми, я собираюсь это объяснить? О, Боже, они меня уволят?
Заметно покраснев и запыхавшись, я натыкаюсь на край стойки регистрации. Женщина, сидящая за ней, вскакивает со своего места, прижимая руку к груди, и смотрит на меня в недоумении.
— Вы… вы видели здесь каких-нибудь пациентов? — я выдыхаю, мой вопрос едва понятен. Ее глаза расширяются, как будто у меня только что выросла третья грудь.
— Э-э, нет. А что такое, что-то случилось?
— Мой пациент исчез, — шепчу я, нервно оглядываясь вокруг. — Тот, кто… ну знаешь… кого подстрелили.
Кровь отхлынула от ее лица.
— Палата 947, верно?
О, Боже, это не к добру.
— Мы нашли кое-что из его вещей в машине скорой помощи… — она машинально лезет рукой под стол. Из одного из ящиков она достает черную кожаную куртку. Она сложена и завернута в полиэтиленовый пакет, но я всё еще могу различить яркое красное пламя, проходящее по краям рукава. Она протягивает ее через стойку, и я беру куртку трясущимися руками.
— Я собиралась передать это полиции… — говорит она почти шепотом.
Я достаю куртку из пакета и разворачиваю ее, мысленно проводя пальцами вдоль замысловатого рисунка пламени, раскинутого по спине и плечам. Спереди на куртке я замечаю вышитое имя – Каин – а также фразу, которую я не сразу понимаю, но замечаю, что она на латыни. Memento mori1.
С любопытством, я осматриваю куртку дальше, и на обратной стороне замечаю череп с названием, вышитым жирным черным курсивом.
Мотоклуб «Адское Пламя».
— О чем, блядь, ты думал? — рычит Джон, его лицо приобретает багровый оттенок от едва сдерживаемого гнева. — Как ты посмел пойти в одиночку, не посоветовавшись со мной? Ты хоть понимаешь, что ты сделал? Со мной? С этим клубом?
Я откидываюсь на спинку красного кожаного кресла и одариваю Джона ледяным взглядом, отказываясь реагировать на его истерику. Офис Джона симпатичный, хотя и немного безвкусный, на мой взгляд, но я рад, что мы беседуем здесь, и сплетники снаружи не смогут подслушать нас.