– И вспомнить нечего, никчемная жизнь, – выговорил он вслух.
– Что? – переспросил краснолицый верзила, кативший каталку вместе с Фаей.
Евгений открыл глаза, над ним усмехалась мерзкая физиономия привратника. Они вкатились в корпус, по обдавшему его жару Евгений понял, что это – конечная остановка в лабиринте корпусов. Они въехали в котельную диспансера. Жар подступал все ближе. Евгений поднял голову, тусклый свет от голой лампочки на потолке не отдавал бликами на простенках комнаты. Углы утопали во мраке. Они встали около печи. Состоящая из огнеупорного кирпича, печь занимала половину котельной. Свирепый вой гулял по чреву неукротимого огнедышащего пожирателя.
Краснолицый верзила приоткрыл металлическую крышку, густой зловещий жар беспрерывным потоком хлынул на Евгения, массы обжигающего воздуха не грели, а жалили все тело. Привратник, немного поковыряв кочергой, опустил металлическую крышку и тихо произнес:
– Все готово.
В комнату, еще недавно служившую операционной, ворвался еще один привратник из числа санитаров псих-лечебницы с перепуганными глазами. Он держал в руке винтовку с оптическим прицелом:
– Нас окружили!
– Что ты несешь, – взъелся Житомирский, – кто нас мог окружить, больные психопаты?
Но санитар не ошибся, корпус лечебницы, где недавно предали экзекуции Николу Демского, действительно окружили бойцы ОМОНа.
– Это что за хрень, я не с вами, это недоразумение! – кричал в истерике Александр Федорович. Он искал взглядом своего друга Станиславского, но от того и след простыл. Никто не заметил побег Станиславского, он умел стать незаметным, раствориться…
Александр Федорович Житомирский, человек, который приехал в клинику с одной лишь целью – убедиться, что Евгений, как и многие другие, замешанные в этой истории, бесследно исчезнет, пребывал в горьком отчаянии. Он побагровел, опустил пистолет, посмотрел на Воинова и промолвил: «В этот раз я проиграл», но затем, резко подняв пистолет и приставив его к груди Баумистрова-младшего, схватил его и потащил к двери. На предостережения Воинова остановиться и опустить пистолет он не реагировал и скрылся за дверью.
Фая безрезультатно ощупывала все свои карманы, лицо ее при этом было совершенно безвинно.
– Ты оставила ключ от наручников?! – спросил привратник. – Иди бегом обратно за ключом, а то рассердишь главного.
Фая поскакала вприпрыжку, это было зрелище, на которое невозможно было смотреть без слез. Она напоминала Винни-Пуха, короткие толстые ножки хаотично перемещались по бетонному полу. Санитар развязал Евгению ноги, наклонившись над его изголовьем, спросил:
– Говоришь, никчемная жизнь?
– Что? – очнулся Евгений.
– Как ты можешь жаловаться на жизнь, ведь ты имел одну из самых прекрасных женщин на свете. Здесь все в нее были влюблены. Я о Гузель Фаритовне.
Евгения взглянул на привратника с недоуменным лицом, но затем им овладел истерический смех.
– Даже здесь… – Евгений задыхался от смеха, – перед смертью… женщины не дают мне покоя!
Но вспомнив, что именно этот неприятный во всех отношениях человек давеча без колебания застрелил Гузель Фаритовну и утопил Жанну, с отвращением произнес:
– Да ты сам угробил ее!
– Да, убил, потому что не мог смотреть на то, как она крутит с такими уродами, как ты.
– А Климентьеву Жанну ты тоже любил? – Евгения накрыла вторая волна безудержного истерического смеха.
– Я ее не знал, хотя она тоже была прекрасной, – в задумчивости ответил санитар.
– Да, я смотрю, ты знаток женской красоты, ха-ха-ха…
Привратник смутился, он все еще продолжал стоять с задумчивым видом.
– Однажды, уже давно, я чуть не совершил большой грех, я возжелал убить главного, – тихо произнес краснолицый здоровяк.
– Станиславского?
– Не мог наблюдать, как он крутил с Гузель Фаритовной шашни у всех нас на глазах.
– Ты совершил самую большую ошибку в жизни, что не убил его, – после фразы привратника в Евгения хлынули смешанные чувства. – Ты многое отдал бы за одну ночь с ней? – пленник говорил с ухмылкой, его не коробило, что про покойницу он говорит с иронией, ведь еще немного, и он тоже пополнит мир мертвых, одной ногой Евгений был уже там.
– Я отдал бы все, свою жизнь, я сгорел бы вместо тебя сотни раз, если бы мне представилась такая возможность.
– Значит, я жил не зря! – Евгением вновь завладела истерика.