– Но не обольщайся! Она крутанула тебя по приказу главного.
– Ты лжешь! – вскричал Евгений.
– Нет, говорю правду.
– Значит, она с вами заодно?
– Ха-ха-ха! – верзила с красным лицом громко засмеялся. – Она не была в курсе наших дел, просто главный попросил ее повнимательнее присмотреться к тебе. О, Господи, почему женщины любят таких наивных и глупых? – привратник устремил свое красное лицо наверх.
– Не вижу в этом ничего смешного, – отреагировал Евгений.
– Если женщина в чем-то порочна, то, по-вашему, она порочна во всем, – громко сказал привратник.
– Слышу истины Марка Ефимовича.
– Но где же она, эта чертова Фая! – привратник отошел от лежащего Евгения. Он метался, заглядывал в потемки углов котельной.
Евгений приподнял голову, до него дошло, что искал краснолицый громила. И когда привратник приблизился к лежащему пленнику с металлической кочергой в руке, у Евгения сработал защитный рефлекс. Он быстро соскочил, ногами опустился на бетонный пол, но из-за наручников, прикованных к рукояткам каталки по обе стороны, верхняя часть туловища вместе с головой неудобно повисла над тележкой.
– Хочешь убежать? Давай попробуй, – привратник с ухмыляющимся лицом медленным шагом направился к Евгению. Их разделяло не более двух метров, в том числе и баррикада, состоящая из тележки на колесиках. Краснолицый неожиданно остановился, выбросил кочергу, вытащил совковую лопату из насыпи угля и замахнулся ею. Евгений успел вывернуться, удар пришелся по верхней поверхности тележки, следующий мах – привратник целился по голове – но и на этот раз Евгению удалось избежать столкновения с лопатой.
Привратник разошелся, после первых неудачных попыток ударить, он решил пойти в штыковую атаку, развернул лопату вперед и ринулся на оппонента. Но пленник в наручниках проявил сноровку, поджав под себя каталку, развернул ее рукоятками вперед и сильно ударил подступающего противника в область живота. Тот встал, немного оступился вбок, перевел дыхание, но затем вновь ринулся на Евгения. Для второго маневра времени и пространства уже не оставалось. Удар пришелся по плечу и частично по височной части головы. Евгений упал вместе с каталкой, рухнувшей на него. Сжимающую боль от наручников он не чувствовал, часть тела, на которую пришелся удар, онемела.
Евгений пришел в себя, когда тяжелая рука волокла его по бетонному полу в направлении печи. Он испугался первой своей мысли: «Почему я не чувствую рук?» Пошевелил пальцами, – кажется, на месте, руки, как и прежде, были окольцованы браслетами наручников, но уже свободны от тележки, она осталась где-то позади, в темноте. Привратник остановился, отпустил его, открыл крышку печи. Евгений на мгновение ослеп, он представил себя ангелом, близко подлетевшим к солнцу. Глаза не смыкались, он прищурился, но веки предательски разомкнулись: «Это последнее мое солнце?» Силы окончательно покинули его. Им завладела полная апатия, осталась только мысль о том, чтобы все закончилось и побыстрее.
– Давай, поднимайся на ноги.
Ноги не слушались, они обмякли. Тогда громила взволок Евгения на плечо, головой к открытой крышке печи.
– Но так даже лучше, – приговаривал краснолицый верзила и прицелился головой пленника в огнедышащие врата.
В конце подвала корпуса, забаррикадировавшись в небольшой комнате и взяв в заложники Баумистрова-младшего, Житомирский беспорядочно палил из пистолета через деревянную дверь на любое предложение сдаться. Бойцы ОМОНа не предпринимали ответных действий, тем более рядом с ними находился отец Игоря – Баумистров – старший, не оставлявший попыток уговорить Житомирского, чтобы тот отпустил сына. Павел Сергеевич предлагал в заложники себя, деньги, оплатить лучшего адвоката и был готов пойти на все, что только возжелал бы Житомирский. Но глава регионального управления вообще ничего не желал и не выдвигал никаких условий. Александр Федорович четко осознавал, что у него, если он хочет избежать публичного позора, только один путь. И не взять ли в это путешествие с собой спутника…
Наступило затишье, в обойме пистолета осталось два патрона. Павел Сергеевич с растерянным лицом метался перед дверью.
– Отдай мне сына и проваливай куда хочешь! – заорал Баумистров.
– Хочешь сына? – послышалось из-за двери. – Тогда забери его.
Резкий выстрел разрезал тишину, Павел Сергеевич ринулся к двери, всем телом навалился на нее, сердце родителя почуяло неладное. Раздался второй выстрел, его уже Павел Сергеевич не слышал. Он в ярости снес дверь и накинулся на лежащего с простреленной головой сына. Игорь был мертв. Из комнаты поднялся звериный вой, по-человечьи Павел Баумистров плакать не умел. В этом вое слилось все – беспомощность, готовность пойти на заклание, тоска, жалость, сила принять неизбежное, мучительная боль души, через которую необходимо пройти, чтобы попытаться жить завтра…