В галерее обитает, громоздясь на полу друг на друга, или же стоя рядами в витринах, миллион сто пятьдесят тысяч представителей мира животных, — млекопитающие птицы, рептилии, земноводные, рыбы, беспозвоночные и моллюски. Есть отдельный зал, целиком посвященный птицам, — на свету в витринах расправили крылья черные хищные особи, — и зал с обезьянами, где в хрустальных параллелепипедах развешаны крабы-пауки. Два путешествовавших натуралиста, которых одолели тропические болезни, завещали похоронить себя на территории музея среди трофеев в симметрично стоящих у центральной лестницы мраморных саркофагах. Один из залов закрыт даже для самых почетных посетителей, он посвящен исчезнувшим животным, там можно было бы узреть белошейных аистов, сияющих экофор, рысей, белохвостых оленей, лошадей Пржевальского. Однако, после появления проекта реконструкции галереи, — согласно которому множество животных должны были, рассортировав, поместить в подземные хранилища, наиболее пострадавшими экземплярами пожертвовав снести мостки, сломать витрины и представить хорошо сохранившиеся чучела в диорамах, а также превратить зал с хищными птицами в кафетерий, а пролеты центральной лестницы — в океаническую впадину, по которой скользит прозрачная капсула лифта, — среди животных будто возник тайный сговор, молчаливый бунт, и в один из дней Пасхи или Праздника всех святых, когда служащий в сером халате, волоча ноги, пришел поменять маленькие белые шарики нафталина в витринах и пустил ток по проводке, не менявшейся со времени открытия музея, когда установили целую систему электрических дуг и светильников со свечами, вдруг вспыхнула искра и вдоль витрин мгновенно побежал огонь, склянки взрывались, разбрызгивая в огненном вихре шестьдесят тысяч литров спирта. Все коллекции были уничтожены за пару минут, а еще через пару минут чугунный остов полностью обвалился: прежде, чем вытечь, стеклянные глаза крупных хищников последний раз метнули молнии, сверкнув на оскалившихся от удовольствия мордах. Львы все еще ревели, жирафы переплетали шеи, и, уже задыхаясь, служащий видел, как от животных поднимаются дьявольские крылатые эманации, разбивающие стеклянный потолок и уносящиеся прочь.
Если учесть большой неаполитанский ресторан, с террас которого открывается вид на побережье Адриатики, где в море сливаются городские помои и среди мусора плавают мальчишки, ссорящиеся из-за банкнот и монет, что кидают им посетители, то крокодилий бар в лодже африканского лагеря сам- буру заслуживает звания одного из самых декадентских театров западного мира: каждый вечер около шести часов, незадолго до захода солнца, — темнеет здесь быстро, — английские путешественники, позавтракавшие с шампанским на летавшем над резервацией дирижабле: дамы в туфельках надели, чтобы защититься от пыли, большие плоские шляпы с вуалетками, у некоторых мужчин монокли, — встают полукругом у нависающего над рекой уступа, к которому в едва различимой броне по тинистым волнам такого же зеленоватого цвета медленно подбирается крокодил. Всем поднесли «Самбуру-свингер» — притупляющий обоняние прозрачный коктейль. Подходит, держа ведро, темнокожий мальчик в белой ливрее и вываливает к их ногам кучу распластывающегося подгнившего мяса, розоватых пеликаньих кишок или зловонных челюстей гиен, которые долго держали на солнце под сеткой, дабы защитить от грифов, и теперь временами ветер доносит едкий, невероятно приторный запах разложения, который доходит и до реки, завлекая крокодила поближе, и тот медленно взбирается по берегу и в нескольких метрах от туристов в распаляющей его вони копается в кишках, ползает по ним, просовывает в них свои длинные челюсти, внезапно лязгающие над самым розовым, самым склизким куском в то время, как мужчины и женщины, стараясь правильно выставить в наступающей темноте диафрагму, спешат его снять на пленку. Хохлатая птица-секретарь поклевывает в стороне мясо, не обращая никакого внимания на крокодила, который, наевшись и отяжелев, вскоре уходит, печально направившись креке, где затем и скрывается. Тогда темнокожий мальчик в белой ливрее, все еще с ведром в руке, но чуть отойдя от сцены, чтобы не мешать обзору путешественников и оставить крокодила в поле зрения камеры без посторонних, неизменно мурлычет вполголоса, тихо шевеля губами, каждый вечер, около половины седьмого, на суахили: «Берегитесь, вонючие твари, как бы не оказаться на месте той кучи мяса, которую ест крокодил!»