В другой витрине выставлены предметы, найденные в брюшных полостях крупного рогатого скота: изъеденные желудочными соками гвозди и гравий, а еще ножи, ножницы, ложки, чулки и небольшая жаровня.
Музей ветеринарной школы всегда открывал двери по требованию, его посещали группы детей и стариков. Однако недавно в него наведался инспектор, заявивший, что все экспонаты имеют сомнительную научную ценность, и написавший в рапорте, что анатомы чаще всего пытались изготовить «диковинки на забаву публики», и после долгих обменов отчетами, письмами и петициями, правительство страны, о которой идет речь, решило запретить всякий доступ к музею.
Нужно идти вдоль доков, и чтобы мягкая кожа надетой на голое тело куртки слегка хрустела на холодном воздухе, в синеватом тумане меж фонарей, до самых дверей в глубине двора с неоновой вывеской, на которой изображен крылатый шлем, — на спине кожаной куртки вышит череп, — кожа хрустит во время пути к черной дыре, к кассе и шатающейся лестнице, к желтоватой лампочке, — смятые билеты прилипли к ткани в глубине кармана так, что их невозможно вытащить, карман разрезан лезвием бритвы, джинсовая ткань пропитана потом, — к лабиринту, к западне, где мокрые от пота руки тянутся навстречу и щупают, где в засаде прячутся полураздетые, с оголенной грудью тела растянувшихся в темноте расстриг, — ближе к пивным испарениям, — здесь нет никого, кто бы стоял, здесь тела подвешены вниз головой к железным крюкам, бедра сжаты обручами, руки и ноги крепко привязаны к широким трапециям, угольникам, они распростерты, чтобы их шпыняли, оскорбляли, кто-то мочится в большие эмалированные ванны, источенные охряными следами мочевой кислоты, мочится на ворочающиеся и стонущие силуэты, на словно подставляемые поближе к теплым струям спины, здесь все тела обездвижены, — те, что закованы в обручи и простерты на трапециях, более не двигаются, пробуравленные бессчетное количество раз анусы не сдерживают расправленных обмякших кишок, что прилипли теперь к гимнастическим агрегатам, головы висят вниз, лица закрыты ниспадающими на них склеенными слюной волосами, — распространяют вокруг себя призрачное синеватое свечение, все еще источают иллюзию присутствия в них души, — слишком сильно стянутые ремнями и цепями, тела эти задохнулись, их слишком глубоко насаживали на длинные и изворотливые черные члены, которыми тыкали во всех направлениях вдоль перегородки, куда шли, хрипя, спариваться, и мгновенно выбиравшийся из клетки невольник протирал их смоченными спиртовым раствором салфеточками, вырезанными из свиных пузырей, — глаза под повязками больше не раскрываются, в то время как тела задыхались, кляпы в последний раз напитались желчью, смешанной с кровью, которая сразу же окрасила изорванные тряпки темно-розовым, — все личные данные были занесены в реестр, сфотографировали со вспышкой каждый квадратный метр, все вещи из раздевалки сожгли и все тела облили мощной струей стойкого бесцветного лака, который, растекаясь и закупоривая отверстия и кожные поры, все сохраняет навечно и изгоняет тлен, полиция решила превратить этот тайный подвал в музей порока, однако там сразу же обустроились вонючие орды, и надо было снова его вычищать и вослед замуровывать, заделывая все окна и двери. И вот за стеной, в бесконечности раздается тихий шум от идущих по плиточному полу черных кожаных сапожек с заостренным мыском, это идет невысокая женщина с лицом мумии, она замотала себе грудь и спрятала под кепкой длинные черные волосы, чтобы ввести охранника в заблуждение относительно своего пола и пробраться в крипту сбитых с пути развращенных мужчин.
Указав, дабы предупредить расспросы, имя и цель посещения в большом журнале, что ведет усердный слепой охранник, можно пройти внутрь и сразу же потеряться в затененной тайной части музея, в головокружительной путанице темных коридоров, переполненных ящиками, которые никто не открывал годами, барельефов, колонн и капителей, тотемов, фаллосов, божков, попрятавшихся птиц и идолов, кораблей, тронов, приношений, бледных восковых муляжей детских рук и ступней. На металлическом шкафу растянулся будда, белый конь на колесиках собирается перевезти во вьетнамский загробный мир дары умершим. Под лестничной клеткой внезапно появляется закрытый пластиковым саваном белый медведь, защищающий своего малыша на фоне затененного немытыми окнами северного сияния, оба зверя, словно сосланные в чистилище, стоят веки вечные у входа в музей, поскольку рьяно борющийся за достоверность хранитель счел, что их мех слишком желт для белых медведей.