Ноги равнодушно ступают с черного, немного клейкого линолеума на белый покатый пол с желобками, чтобы стекала вода; прикосновение к нему не очень приятно и даже вызывает легкое содрогание, если представить, как легко появляются на нем грибки и зеленоватая плесень. На уровне пола параллельно друг другу стоят душевые кабины, образующие коридоры вокруг центрального зала с бассейном зеленой воды, украшенным ракушками, на них падают тусклые блики от витражей. Над гладью воды, в которой никто не плавает но над которой сидят подмигивающие посетителю мужчины, явно сжимая руками члены, и, улыбаясь, показывают ему золотые зубы поднимается спиралью узкая металлическая лестница. Мужчины принимают душ, стоя голыми в ряд и время от времени дергая отворяющую воду цепочку, моют головы и долго мылят длинные бурые члены. В глубине справа от центрального зала, где в стенах полно экранов из прозрачного стекла, в которые видны залы для отдыха и соседние парильни, находится еще одна матовая дверь, ведущая в темную комнату, заполненную белым густым паром, пронзенным желтым светом мигающей лампочки, в центре комнаты поднимается пирамида с лестницами и железными перилами по бокам. На вершине пирамиды различимы силуэты двух стоящих напротив друг друга мужчин, один из них бреется маленькой опасной бритвой. Стены облупившиеся, со следами щеток, которыми их драили, желая побыстрее смыть испражнения. Однако цилиндрическое отверстие, подающее пар и обжигающее пальцы, стоит их чуть приблизить, украшено тонкой росписью, на которой изображена цапля, хватающая концом клюва рыбку.
Позади барной стойки с сифоном и несколькими старыми бутылками аперитива белый женоподобный мужчина шепотом рассказывает сладострастные истории, случившиеся в Хаммамете, поправляя руками лакированную укладку. Вокруг дощечки с пронумерованными прорезями для расходных чеков сплетены пластиковые розы. На полу черно-белая плитка ромбами, под потолком висят рождественские гирлянды, на стенах нарисованы песчаные дюны с луной, а на зеркалах, более искусно, дабы замаскировать стыки, несколько пальм. Над белым гипсовым ангелом, двойником того, что у входа, но уже не льющим никаких струй, подвешен телевизор, показывают свадьбу королевы Елизаветы, затем эскадры военных самолетов. Подпоясанные белыми полотенцами мужчины читают иллюстрированные журналы, томно разлегшись на красном молескине скамей и потягивая оранжад. Между баром и душевой в стену вмонтирована окруженная зеркалами полка, на которой стоят большие, похожие на улитки, сушилки для волос и лежат маленькие красные пластиковые расчески. Кто-нибудь из мужчин, порой уже в одежде, расчесывает и лощит черные густые волосы.
В залах, где, как уже было сказано, полно стеклянных экранов, ничего нельзя утаить, можно лишь заглушить звуки: таким образом, из зала с сухим паром, в котором свет сквозь витражи падает на серую изношенную дранку и лежащую в похожей на гамак изогнувшейся циновке жирную тушу, сквозь стекло можно различить склонившегося над стойкой возле убогого умывальника бармена, однако нельзя услышать, что говорит он о грубых арабских нравах, с другой же стороны, в полумраке зала для отдыха, можно увидеть белеющие силуэты спящих. Кажется, что положенные на дерево белые вещи сразу же сморщиваются от коробящего их едкого и солоноватого пара.