– Пойдем, буду тебя угощать и чаем поить.
– Ну пошли, – беззаботно фыркнул.
– А как тебя звать?
– Денис, – стоило мне ей ответить, как она пару раз беззвучно повторила мое имя одними губами.
Ждал, когда она с меня слезет, но ребенок крепко обнимал мою ногу и со вскинутой головой любопытно с каким-то детским восхищением всматривался в меня.
– Липучка, отвали от него. Тебе только исполнилось пять лет, а ты уже начала маньячить, – Макс легонько дернул ее за волосы, но она не глядя на него отбилась рукой.
– Не мешай мне знакомиться с моим будущим мужем.
Ее брат обалдевши застыл, я поперхнулся и закашлялся, а девчонка скромно захихикала.
– Ой, я сболтнула вслух, да? – показательно прижала пальчики к губам и вновь вцепилась в мою штанину.
– Ладно, пойдем, Прищепка… – отчего-то сконфуженно буркнул и, схватив ее в свои руки, подбросил вверх.
1989 год. Основные действия.
– Туманов?! – пробасила классный руководитель, заставив своим голосом прийти в чувство и отогнать накатившее воспоминание.
Елена Дмитриевна распахнула передо мной дверь директора и довольно блеснула глазами, надеясь, что там во мне вызовут острый приступ совести.
Да только не было ее никогда и в помине. Ни чувств, ни совести, ни морали. Одним словом – мразь в людском обличье.
Проходя мимо учителя, рывком дернулся на нее, чем нехило испугал классуху. Подзатыльник придал мне больше скорости для того, чтобы залететь в карцер для бесполезных пыток.
Все одно и то же по кругу…
Глава 3
Денис. Основные действия. Конец 1989 года.
– Скоты! – бушевал подвыпивший батя за кухонным столом в кругу нашей семьи.
Я скучающе с безразличием всматривался в окно, отрешенно наблюдая за тем, как ночное зимнее небо орошало снегом город и шапкой окутывало ветви и стволы елей.
– Андрей… Что ж теперь? – испуганная матушка медленно осела на выдвинутую между отцом и Никитосом табуретку.
– Что-что, Надька? Обычным рядовым стану, – громко бахнул об стол стеклянной бутылкой водяры с красно-белой этикеткой, название которой гласило «Русская». – А полковника ВДВ больше не существует. Расформировали бригады, сократили и отправили, как это принято говорить, в отставку, но только для того, чтобы протолкнуть своего человечка. Короче, отправили на вольные хлеба. Как будто я до этого у них катался как сыр в масле. Мало того, что год назад – в восемьдесят восьмом – сняли гриф с секретной уголовно-правовой статистики, и каждый теперь может купить себе огнестрел, так еще и расформировали. Да что я говорю… Это еще не предел. И за армию скоро возьмутся… Тупоголовое стадо.
Сморгнул сгустившийся мрак в глазах и, зажмурившись, утомленно потер переносицу. Нутро жутко полыхало от изнуряющей агонии, отдавая разрядом иголок от затылка до копчика. Не из-за бати или несправедливости, а элементарно от вонючей жопы, из которой не можешь изо дня в день высунуть свою башку. Родился в дерьме и, похоже, подохну в нем же.
Откинулся на деревянную спинку стула, наталкиваясь на коренастого крупного мужика с военной выправкой и невыносимо-жестким характером. Высокий лоб, острые выделяющиеся скулы, прямой нос, тонкие губы, в которые уже нервозно заложена папироса, и от природы кучерявые смолянистые волосы, сбритые под единицу. У нас с ним что волосы, что цвета ореха глаза идентичны друг другу, и, казалось, на этом наше с ним сходство заканчивалось… Ну, может, еще тело, поскольку в свои почти пятнадцать лет я довольно рослый и крепкого телосложения. А в остальном – два абсолютно непохожих человека, совершенно по-разному смотрящих на этот мир и людей.
– Пускай катятся к едрене фене, – взбешенно пробормотал он, прикуривая спичинкой приму.
– Хорошо, что хоть успели переехать из общаги в квартиру, – потерянно прошептала мать. – Если бы не твоя работа…
Отец с запозданием глубоко втянулся и, вытащив папиросу, махнул целую рюмку водки, с горечью в глазах заливая ее в глотку. Занюхал черным хлебом и откусил соленый огурец, нападая на каждодневно-тошнотворные макароны.
– А что теперь будет с моей музыкалкой? – ожил Никитос, опасаясь очевидного.
– Скажи мне, ты баран? – спокойно обратился к этому недоразвитому, переведя на него бесцветный взгляд.
– А ну, ца! – гаркнул отец и разъяренно ударил пятерней по столу, заставив подпрыгнуть не только посуду на ровной поверхности, но и родительницу с братцем-кроликом.
– Андрей, у тебя сердце! – тут же вклинилась наивная матушка, думая, что незаметно отодвигает подальше от бати пустую рюмку.