А потом наступил новый год, всё вернулось на круги своя. За эти два месяца Билл успел найти и наказать ещё двух своих обидчиков – тех самых братьев, у которых работал подростком. Их, как и приёмную мать, парень убил на глазах пленника. Во время истязания и убийства Гюнтера, который был третьей смертью для Тео, юноша уже даже не плакал, не дрожал, лишь руки его и плечи как-то странно вздрагивали, на манеру зарождающегося эпилептического припадка.
Несмотря на очевидный ужас смерти, она стала для Тео практически привычной, привычной в той мере, в которой к ней вообще способен адаптироваться семнадцатилетний подросток, да ещё и в таких давящих на психику условиях. Ему было практически всё равно, он не ощущал того, что здесь, совсем рядом с ним, на его глазах вершится страшный самосуд и жутко обрывается чья-то жизнь. Пусть эти люди и не были хорошими или праведными, но такого конца не заслуживал никто. Но Тео об этом не думал. Защитные механизмы его вконец расшатанной психики вновь потрудились на славу, отделяя юношу от того, что происходило вокруг. Он словно не осознавал, что там, в углу этого подвала, что был и его темницей не так давно, истекает кровью и заходится в агонии живой человек, он относился к ним, как к куклам, манекенам, кому угодно, но не живым людям.
Это абстрагирование работало настолько хорошо, что юноша даже глазом не моргнул, когда Билл вырвал сердце последнему мужчине, Гюнтеру, и с улыбкой протянул пленнику, приказывая, чтобы он его порезал на кусочки. Тео с ничего не выражающим лицом протянул руки и взял в ладони всё ещё сокращающийся мышечный орган, положил на разделочную доску, которую парень подготовил заранее, и осторожно, словно боясь ранить неловким движением, погрузил в сердце лезвие ножа. Он даже не обратил внимания на тёплую, даже горячую кровь, брызнувшую из затихающего органа и запачкавшую его руки почти до локтя.
- Всё, - произнёс тогда юноша, покончив с разделкой уже мёртвого органа и протягивая хозяину доску с его кусочками.
- Умница, - ответил тогда Билл и ухмыльнулся. – А теперь, иди и вымойся, а потом в постель.
В ответ Тео лишь кивнул и поставил доску на пол, направляясь в дом. Он не оборачивался, не видел, не слышал, чтобы Билл шёл за ним, но он это знал. Так было всегда. Смерть, кровь и секс – вот те вещи, которые стали самыми главными составляющими жизни юноши, единственными устойчивыми переменными в ней. А, нет, был ещё он, Билл, который и вмещал в себе все три этих понятия. Этот парень, несмотря на всё, что он сделал с Тео, стал для него жизненным ориентиром, единственным маяком. Кроме него ничего не было. Ничего.
Юноша, несмотря на своё новогоднее желание «Выжить», уже не мог себе представить, как это – жить по ту сторону стен этого дома? Мир за дверью казался теперь чужим и враждебным, холодным и страшным. Тео больше не помышлял о побеге, более того, он начал безумно бояться того, что однажды он вновь окажется на улице.
Ему не хотелось ничего и никого. Ничего и никого, кроме его любимого мучителя – Билла, потому что только рядом с ним было не так страшно. Только рядом с этим жутким, больным парнем он не ощущал холодного дыхания смерти на своём затылке. И потому юноша был готов отдать всё за то, чтобы подольше задерживаться в объятиях мучителя, чтобы он приходил чаще.
Он стал для Тео смыслом жизни. Единственным смыслом, который был возможен в условиях, в которых юноша находился уже почти четыре месяца. Больше ничего не было. Больше ничего и не было нужно. Потому что человеку во тьме нужен хотя бы один блеклый лучик света и даже не столь важно то, что этот «лучик» является тем, кто и поместил тебя во мрак.
Глава 32
Глава 32
Время снова 20:10
Мы с тобой сейчас не вместе
Ты сидишь в углу и плачешь
Может быть меня дурачишь
Я люблю тебя послушать
Раскрывай мне только душу
Мысли здесь не пригодятся
Время снова 20:20.