- Билл! – голос сорвался на крик. – Билл, ты где? Билл, прошу тебя, ответь! Билл! Билл! Ты где? Где ты? Билл?!
Юноша метался и метался, кидался из стороны в сторону, врезался в деревья и сдирал об их задубевшую от мороза кору ладони. Раны сразу же начинало нещадно жечь, босые ступни уже пекло так, словно они горели.
- Билл?! – крик стал истерическим, надрывным. – Билл, ты где?! Умоляю тебя, вернись! Билл! Ты где?! Где ты, Билл?! Билл! Билл!
Тео вновь врезался в дерево и упал на колени. Он опустил голову, по щекам потекли две горькие слезинки. Юноша не понимал, что происходит, не понимал, куда вдруг пропал Билл, который был его единственной надеждой и связью с миром. Он не понимал…
А вокруг был лес, мороз, одиночество и никакой надежды на спасение…
Тео плакал и трясся всем телом. У него началась паника, настоящая истерика. Он до обморока боялся остаться в одиночестве даже в комнате, зная, что Билл где-то там, в доме. Теперь же он был один на несколько десятков километров. Один. И никто не поможет. Вокруг только ночь и мороз. А он один, обнажён и слеп. И у него больное сердце. У него нет шансов.
Юноша поднял голову, смотря слепым взглядом вперёд, всматриваясь в туман. Щёки из-за замёрших слёз начало печь. Он утёр нос тыльной стороной ладони и встал на ноги, сделал несколько шагов, вновь упал.
Снова попытка и снова падение. Шаг – падение, шаг – падение, шаг – падение. Падение…
- Кто здесь?! – взвизгнул юноша, подскакивая и ошалелым взглядом всматриваясь в темноту.
Это были не шаги Билла, его шаги он мог узнать из тысячи. На него напал такой дикий ужас от мысли о том, что там, вдалеке, есть кто-то чужой, кто идёт к нему, что юноша сорвался с места, пытаясь убежать от непонятного недруга. Он врезался в деревья, сдирал кожу, наставлял себе синяк за синяком. Боли не было: холод и шок сделали своё дело, сковали чувства, парализовали их.
Тео бежал и бежал, не чувствуя ног, ощущая, как раз за разом спотыкается сердце в груди. Он не мог остановиться. Там, за спиной, кто-то чужой. А там, впереди, Билл, его Билл.
Силы иссякли в мальчишке через минут сорок, он доковылял до дерева и прислонился к нему спиной. Дыхание было тяжёлым, в груди ужасно болело. Тео не чувствовал пальцев ног, казалось, их просто не было, а вот сами ступни ощущались слишком хорошо, они горели – они начали пылать с тройной силой, как только он остановился.
Юноша съехал вниз, опускаясь на корточки, и снова зарыдал. Ему было больно. Больно и безумно жутко. Ему казалось, что он вот-вот умрёт. Посидев несколько минут, поняв, что перестаёт чувствовать ноги, Тео снова встал и медленно, на не слушающихся ногах пошёл непонятно куда. Боль и ужас всё больше сковывали, парализовали, а тело становилось всё слабее. Сердце толчками выталкивало густую от мороза кровь, и каждый новый толчок отзывался в груди всё большей болью.
Тео упал на колени. Казалось, что сил, чтобы встать уже нет. Но он попробовал. Он встал. Встал, чтобы через два шага снова упасть. Он пополз. Потом снова встал. Еле передвигая ногами, юноша двигался куда-то, надеясь, что этот кошмар вот-вот закончится. Он не понимал, не понимал ничего, и это убивало, это сводило с ума и рвало психику в клочья. Он то и дело начинал плакать и снова прекращал, всхлипывал, шмыгал носом, скулил, умолял куда-то во тьму Билла, чтобы тот вернулся, потому что он, Билл – его последняя надежда. Он – жизнь. Тео отдал ему своё больное сердце и так наивно понадеялся на то, что Кофман испытывает к нему нечто подобное. Но он был лишь игрушкой для парня. Игрушкой, не более, пусть и самой любимой, пусть и несколько более любимой, чем хотелось бы. Он щадил его ровно столько, сколько ему хотелось «играть» с мальчишкой. Его жизнь принадлежала ему и он, как добросовестный хозяин, поставил штрих-код со сроком годности «вещи» и закончил их игру в тот самый момент, когда владелец уже получил достаточно наслаждения от пользования вещью, а сама вещь ещё не успела окончательно истрепаться и вызвать во владельце разочарование.
- Я же люблю тебя, Билл, - всхлипывая, прошептал Тео, смотря куда-то в туман перед собой. – Прошу тебя, забери меня… Я боюсь без тебя. Я ужасно боюсь без тебя…
Тео шёл больше двух часов. К концу пути он уже практически перестал ощущать своё тело, продолжая механически переставлять ноги с задеревеневшими мышцами. Он так никуда и не вышел: вокруг не было ни дорог, ни домов. Вокруг не было ничего. И сил тоже больше не было.