Несмотря на то, что, казалось бы, между девятилетним Биллом, только-только потерявшим семью, и двенадцатилетним Альбертом, который её никогда не имел, была целая пропасть в мировосприятии, мальчики нашли общий язык. Увы, дружба с ним не смогла уберечь Билла от той жестокости, которой он с лихвой глотнул в приюте, но они остались верными друзьями на всю жизнь, пусть судьба и развела их на долгие пять лет. В двенадцать лет Билла забрали из приюта, усыновила одна милая и сердечная, как казалось, женщина, а Альберт остался в государственных стенах. Мальчишки писали друг другу письма – такие древние, бумажные, не желая потеряться, но судимость, которая свалилась на Билла, когда ему едва стукнуло тринадцать, положила конец этой переписке.
Они встретились вновь лишь спустя почти пять лет, когда Биллу было семнадцать, и он наконец-то смог бежать от братьев-садистов, на которых работал. Тогда, блуждая по городу и совершенно не зная, куда податься, парень и встретил друга детства. И Альберт тогда буквально спас его – каким-то чудом устроил к себе в общежитие от университета, а, после, забрал на съёмную квартиру, пока парень сам не встал на ноги.
Альберт был, как говорится, без преувеличения, гением. Он окончил школу экстерном в шестнадцать лет и сразу же поступил в лучший медицинский ВУЗ страны, который, также, закончил быстрее положенного – ему понадобилось всего четыре года, вместо положенных шести, чтобы стать докой в своём деле, сдать все, даже самые сложные дисциплины, и заявить о себе в своей среде. Благодаря незаурядным умственным способностям и упорству он в свои двадцать пять был лучшим хирургом города, а то и страны, перед которым корифеи медицины прыгали на задних лапках и учтиво жали руку, обращаясь за очередным советом в том или ином вопросе. А уж сколько нервов потратили частные клиники на то, чтобы переманить к себе молодое светило…
Удивительно, но, несмотря на то, что частные учреждения предлагали Альберту суммы в десятки раз больше тех, что ему платили в его клинике, он не уходил. Почему-то ему были милее муниципальные заведения. Как он сам говорил: «Там нет этой пошлости и показухи, которыми пестрят частные учреждения». Что ж, если бы парень стремился к этому, он бы уже был миллионером, способности позволяли. Но он предпочёл иной путь – ему нравилось резать людей, чувствуя себя художником-конструктором человеческих тел, спасая их таким образом, и ощущая себя почти богом. А деньги… Того, что ему платили в его больнице, ему вполне хватало на безбедную жизнь и все те немногие радости, которые были ему милы.
Штагельберт никогда не видел своих настоящих родителей, но, казалось, это совершенно не заботило его. Его семьёй стал тот самый приют, в котором он провёл полжизни, и его лучший друг – Билл, товарищ, так сказать, по несчастью. Парень не мог даже предположить, кем были его родители, потому что младенцы не помнят лиц и имён. Его, трёхнедельного малыша, нашли одной дождливой ночью в картонной коробке на железнодорожных путях приезжие студенты из Индии. Так и повелось, что у парня не было дома – его домом был весь мир, который он с лёгкостью мог бы захватить, если бы только захотел.
- И чем ты его так? – поинтересовался блондин, обернувшись на Билла, который стоял у него за спиной.
- Ты о чём? – спросил кареглазый, складывая руки на груди и бросая беглый взгляд на ничего не одупляющего юношу.
- О том, что он ни бум-бум, - ответил блондин и для пущей достоверности помахал перед носом Тео рукой, пощёлкал пальцами.
- Ах, ты об этом… - вздохнул кареглазый. – Опиум.
Блондин вздохнул и покачал головой, укоризненно посмотрел на друга.
- И сколько же ты ему, если не секрет, дал? – спросил Альберт. – Больше, чем себе?
- Больше, - кивнул Билл.
- А тебе не показалось, что не стоит этого делать хотя бы потому, что мальчик намного мельче тебя? Тут не надо быть специалистом, чтобы понять.
- Так, док, не нужно лекций, - поморщился кареглазый. – Я тебя позвал не для того, чтобы слушать нравоучения.
- Какие нравоучения? – удивился блондин. – Ты прекрасно знаешь, как я отношусь к твоему увлечению «экспериментами», но, опять же, ты знаешь, что я не стану капать тебе на мозг. Сказал один раз о вреде, а дальше – твоё дело.
- Это радует, - хмыкнул Билл.
- А парень этот, - Альберт снова вернул внимание к Тео, - совсем не того… вообще не реагирует ни на что.