– Ха, – сказал Эгор.
– Да-да, – сказал второй, – мы серьезно. Делать тебе все равно больше нечего. Никто, кроме нас, с тобой в Эмомире общаться не будет. Ну, еще, может, Мания, но ты ее вроде отшил, она уже плакалась нам.
– Ну-ка, ну-ка! Что вы про это знаете? – спросил Эгор, радуясь, что постепенно забывает о позорном поединке.
– Все знаем, – сказал железнозубый, – ты изгой. Маргит пометила тебя феромоном врага, теперь все куклы, что эмо-киды, что барбикены, бегут от тебя как от огня. У них знаешь какая чуткая сенсорная система!
– Не знаю.
– То-то. Она у них, ни за что не догадаешься, в ресницах. Видал, какие длинные? Понял теперь, почему Мания с тобой может дружить? У нее же соматическое зрение, как и у нас. Она уже давно избавилась от этой сенсорной зависимости. Вырвала себе глаза вместе с ресницами, когда перебежала к эмо-кидам. А иначе не смогла бы с ними жить – феромоновое табу. А ты думал, почему барбикены эмо-кидов не переносят? Потому же, химическая несовместимость. А так и те и другие – бабочки-недоделки, куколки ходячие! – сказал красноглазый.
– Опять куколки. Значит, Королева сказала правду и в них сидят имаго?
– Стопудияк.
– Но Мания сказала, что это всего лишь легенда.
– Эх, – вздохнул красноглазый, – для них – да, конечно, легенда. Люди вон тоже не особо верят в ад. Я, например, считал, что это легенда… Пока сам там не оказался. Спасибо Маргит, что вытащила.
– Да, слава Королеве, – сказал другой. – Мыто с Покойником хоть недолго там парились. Кстати, может, познакомимся? – Он протянул Эгору лопату-ладонь и представился: – Тру-Пак.
– Рэпер, что ли, – пошутил Эгор, пытаясь взять реванш за поединок.
Красноглазый довольно забулькал. А Тру-Пак, не обидевшись, сказал:
– Да нет. Уличный боец.
– Вижу, – улыбнулся Эгор, глядя на голый череп.
– Давно это было, – сказал Тру-Пак.
– Покойник! – протянул руку второй.
– Хорошие у вас имена, – сказал Эгор, пожав гвардейцам руки, – говорящие.
– Точно, – сказал Тру-Пак. – А чего стесняться? Вся гвардия Маргит – покойники. В жизни – беспокойники, теперь – успокойники. Такая судьба барабанщика…
– А ты кем был? – спросил уже совсем расслабившийся Эгор у новоиспеченного мертвого друга.
– Сначала бандитом, а потом, не поверишь, – Покойник покачал черепом, – продюсером.
– Кем? – искренне удивился Эгор.
– Я же говорил, не поверишь, – сказал Покойник. – Ладно, братва, – сказал Тру-Пак, – чего стоим-то, дверь открыта – пошли посидим.
И они вошли в полумрак дворца. Гвардейцы уверенно шли в темноте, а Эмобой старался от них не отставать.
– Ну вот, отличное место, – сказал Тру-Пак.
Щелкнула, открываясь, «ZIPPO», и зажглись свечи, вставленные в подсвечники-черепа, на огромном столе где-то в большом темном зале.
– Что-то я раньше этого стола здесь не видел, – сказал Эгор, усаживаясь на крепко сбитый трехногий табурет.
– Братан, это наш стол. Зал большой, всего сразу не увидишь. Ну, за знакомство. – Покойник выудил из-за пазухи большую зеленую бутыль и ловко влил себе вино прямо в торчащую из воротника синюю трубку горла.
Эгор при свете свечей разглядывал новых друзей и отметил, что головы-черепа торчали прямо из зарубцевавшейся вокруг позвоночника и трубок дыхательного горла и пищевода грубой соединительной ткани, как будто кто-то макнул гвардейцев головой в серную кислоту и подержал, пока череп не очистится.
– Что, нравимся? – спросил Тру-Пак.
– Красавцы, – сказал Эгор. – Я сам наполовину такой.
Он поднял челку.
– Знаем, – сказал Покойник, – поэтому и пьем с тобой. – Он передал ему бутылку. – Глотни, не бойся. Чистая «Ностальгия» по веселым девяностым. Не какая-нибудь там дешевая «Меланхолия» или бодяжный «Сплин».
– Я «Сплин» люблю, – не к месту ляпнул Эгор и скорее глотнул. Вино оказалось мягким и обволакивающим. В девяностых он был ребенком и не на-шутку испугался, что сейчас впадет в детство. – А ты правда работал продюсером? – спросил он у Покойника и передал бутылку Тру-Паку.
– Ну да. Я всегда тяжелую музыку любил. Ну вот, заработал я бабла, нашел молодую нюметаллическую банду и говорю им: «Вы, парни, рубите метал-кор, а я вам с клипами там, альбомами помогу, ну то есть денег дам на раскрутку».
– Ну и как, раскрутил? Как банда-то называлась?
– Нет, не раскрутил. Попсовые они какие-то оказались. Я им говорю: «На фиг это радио, это телевидение. Вы рубите, и все. Главное, чтоб приход ломовой на концертах». А они: «Да мы хотим известности, денег всяких». Стали попсеть. Я говорю: «Клипы надо снимать страшные, чтоб там трэш, кровища, бабы голые». А они каких-то модных клип-мейкеров стали выписывать. Раньше пьяные на сцену выходили, удолбанные, в ноты не попадали, зато драйв, веселуха. А как продюсер у них появился, то есть я, сразу играть научились, на сцене трезвые – скукотища. Еще мне говорят: «Давай завязывай с наркотиками, надоело нам тебя тянуть». В общем, не сошлись характерами. Пришлось мне всех их перестрелять. Прямо на репетиционной точке.
– Что, правда? – спросил неожиданно окосевший от пары глотков Эгор.
– Да слушай ты его больше, – сказал Тру-Пак, вытирая рот рукавом куртки, – это ж его любимая телега. Продюсер – это у него кликуха такая была. Он на входе стоял во всяких рок-клубах. Ну и подраться любил. Однажды не пустил пьяного скина на концерт, да еще и отметелил. Ну а скин привел команду – десять человек. Продюсера так от-кукумашили, что у него на голове шишка вскочила больше головы. Правда, Покойник?
– Да, Тру-Пак, было дело.
Бутылка, пройдя по кругу, опустела, и ее метнули куда-то в другой конец зала, где юна взорвалась, как жалобная граната. Достали другую.
– То есть тебя, Покойник, убили скины? – спросил Эгор.
– Если бы. Заснул я пьяный зимой на улице. А ночью минус тридцать долбануло. Проснулся в аду, хоть согрелся.
– А как там в аду, парни? – Захмелевший Эгор уже не представлял, как он жил здесь раньше без этих отличных чуваков.
– У каждого свой ад. У тебя вот в нем много бабочек, – сказал Покойник.
– Не пойму, ты шутишь или нет?
– Покойник всегда шутит. Братва привыкла, – сказал Тру-Пак, снял куртку и бросил ее на пол. Его торс мог бы украсить любой музей тату или бодибилдинга, на выбор.
– А где ваши остальные? – спросил Эгор.
– Да там… Спят в королевских покоях, – махнул куда-то за голову Тру-Пак. – Где же им еще спать, они ж покойники. – И друзья-гвардейцы дружно забулькали.
– Н-да, – мечтательно призадумался Эгор, – вот, парни, мучит меня один вопрос. Как вы со мной разговариваете?
– Отличный вопрос, – сказал Покойник. – И как же?
– Слушай, Эгор, – Тру-Пак даже встал, – это очень хороший вопрос. То есть тебе все остальное понятно: живые куклы, дырка в твоей груди, человекообразные насекомые, ученые коты не вызывают у тебя вопросов?
– Да, похоже, я затупил, извините. Вино у вас крепкое, – пошел на попятную Эгор.
– Нет, подожди, я тебе отвечу, – не унимался Ту-Пак. – В Эмомире с тобой вообще никто не разговаривает. Все просто напрямую посылают тебе вербальные сигналы в мозг, на своих языках, а вот уже твой мозг расшифровывает их, причем так, что тебе кажется, что ты слышишь речь со всеми ее тональными и интонационными особенностями.
– Ни фига себе! Респект, Тру-Пак. – Эгор привстал и хлопнул того по могучей ладони. – Не слишком ли круто ты загнул для уличного бойца?
– У него два высших образования, брат, – сказал Покойник.
– Да врет он все опять, – забулькал Тру-Пак. – Я в тюрьме много книжек прочитал. А эту телегу я прямо сейчас придумал. На самом деле, Эгор, человеческий мозг почти не изучен, а мозг Эмобоя еще вообще никто не трогал. И потом, скажи, ты, когда был человеком, не сильно парился из-за того, что цвет – он всего один, белый, а все остальные цвета – это всего лишь игра света на разных поверхностях? Думаю, нет. Вот и здесь не парься. Принимай этот мир таким, какой он есть.