Амос Фрайс сошел с автомобиля. Он испытывал чувство, похожее на голод, но пища в домах была пропитана страшным невидимым ядом. У него разламывалась голова, но он не смел снять мучительную маску. Он сделал неверный шаг, и нога, огромная и неуклюжая, отозвалась в нем острой болью. Не удержавшись, Амос Фрайс упал лицом вперед, в бесцветную лужу.
Он приподнялся и сел на сырой тротуар. Рассветное небо было прозрачно; темные тучи покрывали его. Круглый месяц, как белый нарыв, стоял на небе. Но ночь уже прошла, и красный свет солнца окрасил горизонт и тучи.
Наступил новый день, день юбилея доктора Фрайса. Амос Фрайс хорошо встречал его, окруженный плодами своего великого изобретения. Неожиданным движением он сорвал с себя противогаз.
Его широкое полное лицо было неподвижно и сурово; так, верно, склонялось оно над бесчисленными препаратами в светлой лаборатории. Доктор сидел, расставив ноги, упершись руками в асфальт, полной грудью вдыхая прозрачный отравленный воздух.
И вдруг он завыл – сначала тихо, потом все громче и громче, как тот в подвале. Доктор замолкал и начинал снова, и его старческий голос рвался к небу между рядами опустошенных зданий…
– А… да… что? – пробормотал доктор, выпрямляясь в кресле.
Возле него стояла прислуга – молодая девушка с озабоченным лицом. Яркий дневной свет вливался в окна. Недописанный лист бумаги лежал на столе.
– Мистер Фрайс, простите, – сказала девушка, – вы, кажется, совсем не ложились. Но я должна была разбудить вас. Сейчас десятый час, торжество начнется ровно в десять.
– Да, это так, – хрипло сказал доктор, – торжество… Это был сон… Я подумаю…
Он думал, сидя в прохладной воде ванны, растираясь мохнатым мягким полотенцем, застегивая перед зеркалом ослепительные углы воротничка. Чудовищные воспоминания сна теснились в его мозгу. Он обдумывал их всесторонне, подвергал научной оценке.
Да, все это так. Именно таким образом будет действовать фрайсит. Его сон был правдой, он только воспроизвел, предвосхитил действительность завтрашнего дня. Он, Фрайс, изобрел новый вид смерти. Там на юбилее он должен взять себя в руки, встать, бросить в лицо всем страшную правду о фрайсите.
Грохот аплодисментов, напоминающий падение рвущихся снарядов, приветствовал его выход на эстраду. Вокруг парадного стола сидели в ряд члены юбилейного комитета – сливки страны, цвет науки, политики, капитала. Дальше – из лож, из партера, с балконов – отовсюду тысячи пар глаз скрещивались на юбиляре. С сосредоточенностью обреченного на казнь Амос Фрайс погрузился в бархат почетного кресла. Начались приветственные речи.
Мистер Габриэль К. Джонс от имени правительства поздравил его с юбилеем и пожалованным почетным орденом. От лица объединенных университетов выступил достопочтенный Иеремия Смит, известивший Фрайса о присвоении ему профессорского звания. Вереница приветствующих – военных, ученых, капиталистов – проходила через эстраду в громе растущих оваций.
Доктор Фрайс прослезился. Это были радостные слезы умиленного человека. Под градом этих блестящих речей он опять начинал верить в значительность своих заслуг. Но он был тверд. В заключительном слове он скажет все. Он развернет перед собранием истинную подоплеку дела…
Встал Амодей Брукс, «некоронованный король», главный пайщик большинства предприятий страны. Амодей Брукс был стар, но неутомим; его морщинистое румяное лицо херувима улыбалось под серебряным облаком волос.
– Я скажу два слова, – произнес Брукс и благосклонно взглянул на поднявшегося юбиляра. – Доктор Фрайс, вы сделали большое и славное дело. Вы дали могучее оружие нашей стране. Как лицо неофициальное, далекое от политики (перья всех репортеров сейчас же отметили эту забавную шутку), в связи с вашим праздником я позволю себе бросить некоторый взгляд вперед.
Может быть, настанет день, тысячи дирижаблей, груженных вашим замечательным составом, подымятся с наших аэродромов, чтобы покарать страну, искушающую благость бога. Я говорю, может быть, и не называю этой страны… Может быть, еще скорее нам придется применить фрайсит против внутренних врагов, подрывающих промышленность и наносящих удар культуре…
Мы не дети, – продолжал оратор и угрожающе поднял дрожащий розовый, украшенный перстнем палец, – мы знаем, что каждое оружие о двух концах. Но, направив фрайсит против врагов, мы сумеем обезопасить себя от его обратного действия… Что же касается вас, – Брукс опустил палец, и лицо его снова детски просияло, – в связи с вашими заслугами, я предлагаю вам пост главного директора синдиката по выработке фрайсита. Скажу между нами, в тесном кругу (новая шутка была встречена одобрительным гулом собрания), это место не будет совсем бездоходно. Помимо жалованья, главному директору причитается один процент со всех доходов синдиката.