— Нет. Послушай, дорогая, я серьезно. Расскажи мне… ну, что ты хочешь от жизни.
— Что я хочу? — Похоже, это ее рассмешило. — Неужели тебе это действительно надо? То есть, правда, к чему это? Так хорошо быть просто мужчиной и женщиной, этого достаточно. — Она задумалась на мгновение. — Вот послушай: как-то летом, когда мне было шестнадцать, моя тетя взяла меня с собой в Меза-Верде, в индейское поселение. И там, когда устроили пляски, один мальчик и я никак не могли оторвать глаз друг от друга. Так и смотрели друг на друга. Индейцы были толстыми и старыми, и на самом деле мне было совершенно неинтересно знать, кто такой птичий бог или солнечный бог, и мальчику тоже. Мы оба были гораздо красивее, чем их танцы. Я помню, на мне были джинсы и клетчатая рубашка; да, а волосы были заплетены в косички. Мальчик был очень смуглым, наверно иностранец… таким смуглым, даже смуглее индейцев. На нем были кожаные шорты — такие носят альпинисты. Луна сияла. Я сказала тете, что мне надо в уборную, поднялась на скалу и стала его ждать. Мы занимались любовью прямо на камнях. И, знаешь, может, он действительно был иностранцем. Мы не произнесли с ним ни слова.
Она повернулась к Хэнку, откинула волосы назад, и он увидел, как отрешенно она улыбается.
— Так что… неужели ты действительно хочешь знать, что мне нужно от жизни?
— Да, — медленно проговорил Хэнк, на этот раз уже вполне серьезно. — Да, думаю, да.
Она снова легла на спину и сложила руки за голову.
— Ну… естественно, я хочу, чтобы у меня был дом, и дети, и все остальное, как у всех…
— А что-нибудь как не у всех?
Она помолчала, прежде чем заговорить снова.
— Наверно, — медленно произнесла она, — мне нужен еще кто-то. Для дяди и тети — я всего лишь помощница в тюрьме и фруктовой лавке. Ну, конечно, я хочу еще множество всяких необычных вещей — например, ножик для разрезания страниц, хорошую швейную машинку и канарейку, как была у моей мамы, но все-таки больше всего я хочу действительно что-то значить для кого-нибудь, быть для кого-нибудь больше, чем тюремная кухарка или продавщица арбузов.
— А что значить? Кем быть?
— Наверно, кем этот Кто-то захочет.
— Черт побери, не слишком-то честолюбивые помыслы. А что, если этот Кто-то захочет видеть в тебе кухарку и продавщицу арбузов, что тогда?
— Он не захочет, — ответила она.
— Кто? — спросил Хэнк с гораздо большей озабоченностью, чем хотел показать. — Кто не захочет?
— Ну не знаю. — Она рассмеялась. — Просто Кто-то. Кто в один прекрасный день окажется.
Хэнк почувствовал облегчение.
— Ну ты даешь: ждать, что когда-нибудь появится кто-то, кого ты даже не знаешь, чтобы стать для него чем-то. К тому же как ты узнаешь этого кого-то, даже если и встретишь его?
— Я его не узнаю, — промолвила она, садясь и прислоняясь к борту пикапа с ленивой неторопливостью кошки. Спрыгнув на землю, она остановилась на мокром песке у канавы и принялась завязывать свои волосы в узел на затылке. — Это он узнает меня. — Она повернулась к нему спиной.
— Эй! Ты куда?
— Все нормально, — ответила она шепотом, — я просто в воду.
И она вошла в канаву так легко, что даже не потревожила лягушек, которые продолжали выводить свои трели. Вот звонит колокол Хэнка-Луны не было, но ночь была такой ясной и чистой, что тело девушки как будто светилось, такой светлой была ее кожа. «Как она умудрилась остаться такой белой, — недоумевал Хэнк, — в местности, где даже бармены загорелые? «
Она снова начала что-то напевать. Потом повернулась к пикапу и бросила взгляд на Хэнка, стоя по колено в воде, по которой плыл пух и отражения звезд. Затем она двинулась дальше, и Хэнк смотрел, как темная вода поглощает ее белое тело — сначала колени, потом узкие бедра, женственность которых подчеркивалась лишь тонкой талией, живот, темные соски грудей, — пока над тополиным пухом не осталось лишь лицо. Зрелище было потрясающее. «Ах ты жопа, — прошептал он себе под нос, — она и вправду необыкновенная».
— Я люблю воду, — буднично заметила девушка и без малейшего всплеска исчезла под водой, что было настолько противоестественно, что Хэнку пришлось уговаривать себя, что в самом глубоком месте канава не больше четырех футов. Он следил за расходящимися кругами, не отводя взгляда. Еще ни одной девушке не удавалось его так заарканить; и пока она пребывала под водой, он полуиспуганно, полувесело прикидывал, кто тут кого залавливает.
И небо, как он заметил, уже не казалось оловянной фольгой.
Он остался на следующий день и познакомился с девушкиной тетей, которая была замужем за полицейским. Пока Вив ходила на работу в тюрьму, Хэнк ждал ее, читая детективные журналы. Ему так и не удалось добиться от нее ни сколько ей лет, ни откуда она, правда тетушка, с жесткими, как проволока, волосами, сообщила ему, что родители ее умерли и большую часть времени она проводит во фруктовой лавке на шоссе. Следующую ночь они тоже провели в пикапе, и Хэнк начал ощущать какую-то неловкость. Он сказал девушке, что на рассвете должен уехать, а потом вернется, о'кей? Она улыбнулась и ответила, что с ним было очень хорошо, и, когда в сером предутреннем свете он пришпорил мотоцикл, поднимая фонтан белой пыли, она, встав на капот, махала ему рукой.
Через Денвер в Вайоминг, где ледяной ветер исхлестал его до мяса так, что пришлось обращаться к врачу, который прописал ему мазь… снова вниз в Юту, где еще одна драка — на этот раз в Солт-Лейк-Сити… вдоль Змеиной реки, где ручейники, врезаясь в его защитные очки, разбивались насмерть… в Орегон.
Когда он перевалил через горный кряж и навстречу ему ринулась зеленеющая долина Вилламетт, он понял, что обогнул земной шар. Он отправлялся на Запад из Сан-Франциско, все западнее и западнее, а через два года сошел на Восточное побережье, туда, где впервые высадились его предки. Он двигался почти по прямой, и вот круг замкнулся.
Под оглушительный рев мотоцикла он скатился с горного кряжа и, не сбавляя скорости, миновал старый дом за рекой. Ему не терпелось увидеть добрых старых лесорубов, сорвиголов, которые умеют держать фасон. Тяжело ступая, он с победоносным видом вошел в «Пенек».
— Разрази меня гром, похоже, с тех пор, как я уехал, тут поубавилось бездельников. Эй, слышишь, Тедди?
— Здравствуйте, мистер Стампер, — вежливо ответил Тедди. Остальные заулыбались, небрежно помахивая руками.
— Тедди-мальчик, дай-ка нам бутылку. Целую! — Он облокотился на стойку и, сияя, уставился на посетителей, которые поглощали свои ленчи с пивом.
— Мистер Стампер… — робко начал Тедди.
— Как ты тут жил, Флойд? Все толстеешь? Мел… Лес. Идите сюда, давайте приговорим бутылочку, — ну, Тедди, старый змей.
— Мистер Стампер, продажа непочатых бутылок в барах запрещена в Орегоне законом. Вы, наверное, забыли.
— Я не забыл, Тедди, но я вернулся домой с войны! И хочу немножко расслабиться. А как вы на это смотрите, ребята?
Музыкальный автомат зашипел. Ивенрайт взглянул на часы и поднялся.
— Как ты смотришь, если мы откупорим эту бутылочку вечерком в субботу? По вечерам торговля разрешена.
— Мистер Стампер, я не могу…
— Я «за «, — подхватил Лес. — Здорово, что ты вернулся.
— А вы, черномазые? — добродушно взглянул он на остальных. — Похоже, у вас тоже неотложные дела. О'кей. Тедди…
— Мистер Стампер, я не могу вам продать…
— О'кей, о'кей. Мы все отложим это. Увидимся позже, птички. Поеду покатаюсь — взгляну на город.
Они попрощались, его старые дружки, сорвиголовы, умеющие держать фасон, и он вышел, недоумевая, что это на них нашло. У них был усталый, напуганный, сонный вид. На улице Хэнк обратил внимание на то, как потускнели горные вершины, и обескураженно подумал: неужели весь мир обрюзг, пока он за него сражался?
Он миновал берег, торговые доки, где тарахтели моторки: «будда-будда-будда» — и рыбаки заполняли резервуары блестящим лососем, покосившиеся хижины и засиженную чайками свалку, проехал между дюнами и выбрался на пляж. Обогнув горы бревен, он остановился у самой пенистой кромки, уперев ноги в плотный мокрый песок и зажав между ними мотоцикл. Словно маг, прошедший все этапы замысловатого колдовства, он замер в ожидании, когда наконец мир содрогнется и раскроется в мистическом откровении, которое все расставит для него по своим местам раз и навсегда. Он первый из Стамперов обогнул земной шар. Он ждал, затаив дыхание.
Кричали чайки, мухи роились над выброшенными прибоем трупами птиц, и волны разбивались о сушу с методичностью тикающих часов.
Хэнк разразился громким хохотом и ударил ногой по стартеру. «Ну лады-лады, — произнес он, продолжая смеяться и снова ударяя по стартеру, — лады-лады-лады…»