— Деньгами? — переспросил я. — И как же исчисляется стоимость моих услуг в наличных?
— Согласно традиции, — отвечал Уиртанен. — Традиции, восходящей по меньшей мере к Гражданской войне.
— Вот как?
— Жалованье рядового, — объяснил Уиртанен. — По моему ручательству вам полагается жалованье рядового с той минуты, как мы встретились в Тиргартене, и по настоящий день.
— Надо же, какая щедрость.
— В нашем деле на щедрости далеко не уедешь, — сказал Уиртанен. — Настоящий агент работает не за деньги. Вам же без разницы, предложи мы вам сейчас жалованье бригадного генерала за все эти годы?
— Абсолютно.
— Или не заплати мы вам вовсе?
— Без разницы.
— Нет, деньги редко служат мотивом, — продолжал Уиртанен. — Как, впрочем, и патриотизм.
— Что же тогда?
— На этот вопрос каждый должен ответить сам, — сказал Уиртанен. — В принципе, работа в разведке открывает каждому агенту неотразимую возможность сойти с ума по-своему.
— Интересно, — безразлично отозвался я.
Уиртанен хлопнул в ладоши, чтобы заставить меня встряхнуться.
— Ну, ладно, — воскликнул он. — Так куда вас отправить? Где бы вы хотели обосноваться?
— На Таити? — предположил я.
— Как скажете. Но я бы рекомендовал Нью-Йорк. Там можно без труда затеряться, да и работы всегда полно, если захотите работать.
— Нью-Йорк, так Нью-Йорк, — согласился я.
— Пошли, снимем вас на паспорт. И через три часа уже будете в самолете.
Мы вместе пересекли пустынный плац, по которому ветер гонял султанчики пыли. Мне стукнуло в голову увидеть в этих султанчиках призрак курсантов, погибших на фронте и вернувшихся поодиночке плясать и кружиться у себя на плацу самым невоенным образом, как только им заблагорассудится.
— Я сказал, что о ваших шифровках знали только трое… — начал Уиртанен.
— Ну и что?
— Вы даже не спросили, кто был третий, — закончил он фразу.
— Кто-нибудь, о ком я хоть краем уха слышал?
— Да, — сказал Уиртанен, — только, увы, его уже нет в живых. Но вы регулярно поносили его в своих передачах.
— Вот как?
— Вы именовали его Франклин Делано Розенфельд, — сказал Уиртанен. — И он каждый вечер с восторгом слушал вас.
33: КОММУНИЗМ ПОДНИМАЕТ ГОЛОВУ…
В третий и — судя по всему — последний раз я встретился с моей Голубой Феей-Крестной, как уже отмечал, в пустующем складском помещении напротив дома, где скрывался с Рези и Джорджем Крафтом.
Я не ринулся наобум в мрачный неосвещенный склад, не без оснований ожидая встретить там кого угодно: от засады Американского легиона до израильских парашютистов, готовых схватить меня.
С собой я прихватил пистолет, один из «люгеров» железногвардейцев с патронником для мелкашки. И держал его не в кармане, а в руке, заряженный и снятый с предохранителя, готовый к бою. Сначала я из укрытия осмотрел переднюю дверь склада. Свет там не горел. Тогда короткими перебежками от одних мусорных баков к другим я подобрался к черному ходу.
Попробуй кто схватить меня, попробуй кто схватить Говарда Кэмпбелла-младшего, всего прошью дырочками, мелкими, как иглы швейной машины. Должен сказать, что все эти броски и перебежки от укрытия к укрытию вызвали у меня прилив любви к пехоте. Не важно, к чьей.
Человек — пехотное животное, подумал я.
Из задней двери склада пробивался свет. Заглянув в окошко, я увидел картину безмятежного покоя. Полковник Фрэнк Уиртанен — моя Голубая Фея-Крестная — опять сидел на столе, поджидая меня.
Он стал совсем глубоким стариком, безволосым и гладким, как Будда.
Я вошел в дверь.
— Я-то думал, вы давно в отставке, — сказал я ему.
— Уже восемь лет как, — ответил он. — Построил дом на берегу озера в Мэйне. Топором, теслом, да собственными руками. Меня отозвали из отставки как специалиста.
— В чем? — спросил, я.
— В вас, — ответил он.
— С чего вдруг интерес ко мне?
— Это мне и поручено выяснить.
— Зачем я нужен израильтянам — абсолютно ясно, — пожал я плечами.
— Верно. Но абсолютно неясно, с чего вами так заинтересовались русские.
— Русские? — переспросил я. — Какие русские?
— Эта женщина, Рези Нот, и старик-художник, именуемый Джордж Крафт, оба работают на коммунистов. Агента, именующего себя Крафтом, мы «пасем» еще с 1941 года. И не препятствовали женщине въехать в страну, потому что хотели выяснить ее планы.