– Как так? – наконец, выдавила она из себя. – Ведь мы же вместе с Кошей эту усадьбу своей сделали. Ведь я же её не щадя жизни своей отстаивала!
– Усадьба у тебя останется. Никто на неё не претендует. Рабов они тоже не забирают, только из вольнонаёмных несколько человек с собой позвали. Всё по-честному. Ты не думай. Так оно лучше будет. Они для тебя опаснее всего. Тебе попытки военного путча не хватило?
Виолетта прижала ладошку к опухшей щеке с синюшными пятнами от кровоподтёков. Она не знала, что такое «путч», но упоминание об отвратительном инциденте с прапорщиком вернуло ей страх.
– Они сейчас с мыслями соберутся, а ночью на ножи всех возьмут. Ты хочешь, чтобы пьяные и обдолбанные уголовники ночью к тебе в спальню пожаловали?
– Не-е-ет, – Виолетта почувствовала, как коварный страх вяжет язык во рту. – Ты уверен?
Толя посмотрел на неё как на больного расшалившегося ребёнка, отчего Виолетта почувствовала себя полной дурой. В ней сейчас боролись отчаянная жадность и леденящий страх. Она видела на что способны уголовники.
– Виолетта, подумай сама. Сейчас всё на глазах рушиться. Лучше выйти из ситуации с меньшими потерями. Можно, конечно, бороться за хабар, но тогда, если ты поиграешь, то потеряешь всё. Даже с жизнью можешь расстаться. Отдай честную половину и живи спокойно. Сохрани с Митрохинскими ребятами хорошие отношения. Ведь сколько всего с ними за это время пережили. Не чужие они нам. Потом не раз ещё к ним за помощью обратишься. А рынок сейчас большой, места всем хватит.
Виолетта понимала, что Хорёк правильно говорит. Но горечь от потери половины того, что она считала своим, жгла огнём. Виолетта погладила свой большой живот. Больше всего ей было жалко малыша, а не эти горы всякого добра или себя. Ведь он её кровиночка. Такой любимый и единственный. А всё что здесь есть, тоже принадлежит ему. Даже эта доля, которую забирает Айшат.
В их разговор неожиданно влезла без спроса жена Толика Лида. Виолетта называла её про себя «пенёк с глазами» или «овца немая». За время, сколько она её знала, Лида не проронила при ней ни слова. Тихая и молчаливая она напоминала тень. Как раз своей незаметностью и серостью она бесила Виолетту больше всего. Вот надо же было такой уродиться. Что только Толя-мысли в ней нашёл? Хотя она для него была совсем кстати. Вечно загруженному ему нужна была именно такая серая тихая мышь.
– Толенька. Там Коля спрашивает, куда ему генераторы грузить, – мелодично пропела Лида.
Голос у неё был приторно мягким и противным. Виолетта набрала в лёгкие воздуха, чтобы рявкнуть на неё, но ребёнок очень сильно толкнулся у неё в утробе.
– Пусть подождёт, я сам разберусь. Иди, милая, – также ласково сказал ей Толя в ответ.
Наконец-то Хорёк сообразил спровадить свою блёклую дуру и Виолетте не пришлось самой выпроваживать эту овцу.
– Виолетта, принимай решение! – неожиданно твёрдо сказал Толя. – Или сейчас мы их выгоняем без хабара и они нас всех ночью перережут, либо отдаём уголовникам ихнюю долю и расстаёмся по-доброму. Сама прикинь: тебе лучше с половиной расстаться или всё потерять, включая жизнь? Ты о ребёнке подумала?
Последняя Толина фраза оказалась решающей. Коромысло весов резко качнулась в сторону страха и катапультой выбросила жабу в неведомые дали.
– Хорошо. Пусть так и будет, – решительно сказала панночка.
– Что будет? – спросил глупый Хорёк.
Неужели он не понимает?
– Пусть со своей половиной катятся на все четыре стороны, – ответила Виолетта. – Всё равно я верну то, что по праву принадлежит моему ребёнку! Я не прощу предательства. Эти подлюки выбрали самый уязвимый момент, ударили в спину, но я это так не оставлю.
Виолетта уже представляла, как вокруг неё соберётся настоящая армия, вот тогда они все узнают, вот тогда она им покажет. Все эти уголовники будут умалять её о пощаде, но она их не пощадит. Виолетта им припомнит, как они подло её предали. Они все будут подыхать в жестоких муках, а она будет смотреть на это и смеяться.
Толя-мысли разогнал её мечты:
– И правильно. Всё потом. Виолетта, иди в дом. Темнеет на улице, холоднее становиться. Простынешь ведь. Кощей бы не одобрил.
«Вот зануда!» – с раздражением подумала Виолетта, но ничего не ответила и, гордо развернувшись, оставила этого недоумка на улице одного. Виолетта ушла в дом.
На улице уже начинало темнеть. На высоких стойках вспыхнули яркие фонари. Виолетта застала в просторном холле кучу народа. Похоже, что в отсутствие мужиков все бабы с отпрысками собрались у неё в доме. Здесь не хватало только жён и подруг уродов из команды прапора, а также жён хозяйственников. Верка уже по-свойски распоряжалась посудой и продуктами, накрывая большой стол. Служанки и гостьи ей помогали. Увидев Виолетту, все мгновенно замерли. Матери стали шикать на расшалившихся детишек.
Виолетта оглядела притихшую толпу бабёнок. Вот он её отряд. Она только и могла бабами руководить, а тут почему-то решила, что весь бизнес потянет. Панночка горько усмехнулась. Она махнула рукой и кинул в распахнутые глаза:
– Поминки у нас сегодня, бабы. Сегодня можно всё.
Народ оживлённо всколыхнулся. Виолетта сама того не заметив опрокинула себе в рот целый фужер мартини. А гори оно синим пламенем!
Поминки начались, как и положено, с криком и плачем. Ревели все. В том числе и Виолетта. Ей было жалко ребёнка, себя и свою проклятущую жизнь, которая делала ей такие пакости. Почему судьба так жестока к ней? За что ей это всё? Но она простила всех, несмотря на то, что они ей были противны, и она всех ненавидела.
Была уже глубокая ночь, когда грохнув дверью об стену в холл влетел Пашка.
– Вилка! Мысли уехал.
«Вилка» – это было вульгарное сокращение имени Виолетта. Она ненавидела, когда её так называли. Потому что это звучало, как собачья кличка.
Она сразу не поняла, что он ей говорит.
– Вилка! Толя-мысли нас ограбил и бросил! – повторил Пашка.
– Что?! – в ужасе закричала она.
До мутного от алкоголя сознания Виолетты начал доходить страшный смысл сказанного Пашкой. Её опять предали, а в придачу ещё и ограбили. Виолетта закричала страшно, вложив в свой крик душевную боль от предательства и ненависть к поганому хорьку Толе. Не помня себя, она выскочила со стула и на подгибающихся ногах побежала прочь из дома.
Всё было именно так, как и сказал Пашка. Склады и сараи зияли практически полупустым нутром через распахнутые настежь двери и ворота. Машин тоже не было. Ангар был пуст. Только возле самого дома остался стоять старый фургон Кощея,на котором он когда-то в прошлой жизни возил овощи. Ещё остались вонючий автобус «икарус» и старенькая полуразобранная «нива». Они даже два трактора с тележками и погрузчики забрали!!!
– Вы куда смотрели, уроды?! – завизжала Виолетта.
– Так это. Ты же сама сказала, что Толя по твоему приказу нас за периметр базу охранять послал. Вот мы и ходили вокруг базы, а когда увидели, что колонна выезжает, то сразу к тебе пошли.
Виолетта завыла от горькой досады.
Из усадьбы пропали не только шобла уголовников во главе с сисястой тощей дуройАйшат, а также поганый хорёк Толя-мысли со своими крысами. Из летнего дома исчезли семьи военных. Но если уголовники и хозяйственники забрали с собой большую часть добра, то практически всё имущество военных осталось на месте. В лучшем случае они успели схватить самое необходимое. Было непонятно: сами они убежали или их выгнали. Похоже, что оставшимся в живых военным удалось уйти, Виолетта не увидела в усадьбе ни одного нового трупа.
А также в усадьбе не осталось вольнонаёмных. Даже служанки куда-то сбежали. Мужиков осталось всего человек семь. А баб и девок штук двадцать, да ещё детишки мал-мала-меньше. К рабам она не дошла. Было и так ясно, что их тоже нет. Она их ненавидела, это они были во всём виноваты – эти нелюди, которыми был вынужден заниматься в новом мире её любимый Коша. Это из-за них он пропал. Ей хотелось сжечь их всех прямо сейчас. Сжечь живьём, чтобы они мучились и страдали во сто крат сильнее чем она сейчас.
На Виолетту напала апатия. Ей захотелось прямо там плюхнуться на землю и умереть. Её все бросили и предали. Она кое-как взяла себя в руки и вернулась в громадный холл её дома, где они справляли поминки по погибшим мужчинам. Виолетта не к месту подумала, что поминки впору справлять по ним самим.