Мое сердце сжимается. Мама никогда не перестанет меня удивлять. Но искренна ли она? Или просто пытается вытурить меня из шоу? Я отправляю к ней нить, но та вздрагивает и исчезает, не достигнув цели. Наверное, все запутали мои собственные эмоции, или же я просто не хочу знать, что чувствует мама.
В дверь стучат – пора начинать, – и я следую за мадам на сцену. Стою за кулисами, и от волнения сердце бешено стучит. Неважно, насколько все плохо, насколько сложна моя жизнь, выступление – это всегда радость.
Может, из-за того, что нас с матерью переполняют эмоции, может, просто звезды так легли, но все проходит отлично.
Стоять перед зрителями, слышать их вздохи и смех так приятно. Но на протяжении всего выступления в голове вертится мамин вопрос. Хочу ли я остепениться? Стать респектабельной? Или хочу вот такой жизни?
«А почему нельзя иметь и то, и другое?» – шепчет тоненький внутренний голос.
Почему я не могу быть и женой, и иллюзионистом? Растить ребенка и выступать? Мама так и делала. Но, опять же, она не лучший пример для подражания.
Ближе к концу шоу меня охватывает ощущение дежавю. Покалывание в животе переползает в грудь, и я пропускаю реплику, когда ноздри заполняет запах жженого сахара. Дыхание учащается, я глупо улыбаюсь. Болезненная красная вспышка перед глазами – и вскоре зрители, сцена и даже моя мать исчезают. Я погружаюсь в темноту видения. Мама. Связанная, с кляпом во рту. На лице синяки, в глазах вызов и страх. Но не за себя. Она боится за меня. Я чувствую ее всеобъемлющее отчаяние, будто свое собственное. В кадре появляется темная неповоротливая фигура, и по моей спине пробегает озноб.
Он идет за мной.
Впервые я стараюсь наблюдать за всем, будто сижу в кино, чтобы отделить разум от ужаса, поглотившего тело. Смотрю на движущийся ко мне силуэт, отчаянно пытаясь разглядеть, кто это. Кто меня преследует? Кто держит в плену маму? Но картинка меняется – я под водой, легкие горят огнем. К горлу подступает тошнота, мир вращается, словно волчок.
Зрение возвращается, и на секунду я вижу зрителей, которые с недоумением взирают на зовущую меня мадам. Но затем комната начинает вертеться все быстрее и быстрей, и, прежде чем все погружается во тьму, последнее, что я слышу, – как мама выкрикивает мое имя.
Прихожу в себя на диване в гримерке. Надо мной склоняется незнакомец с большими рыжими усами. Я сдавленно вскрикиваю и отталкиваю его.
Мама спешит ко мне:
– Все хорошо, дорогая. Это доктор.
– Я только проверю ваши зрачки. Яркий свет, – предупреждает мужчина, прежде чем посветить мне в глаза. – Еще раз.
Я моргаю, и он легонько прижимает руку к моей шее.
– Как себя чувствуете?
Я прислушиваюсь к себе. Синяки со времен похищения еще болят, но ничего нового.
– Прекрасно.
– Сесть можете?
Я киваю, доктор подкладывает руку мне под спину и помогает приподняться. Мама протягивает стакан воды. Я делаю осторожный глоток, помня о накатившей перед обмороком тошноте.
– И что там такое произошло? – допытывается мама. – Все было хорошо, и вдруг ты перестала отвечать.
Я закрываю глаза, слишком расстроенная и подавленная, чтобы придумывать оправдания. Слишком рассеянная, чтобы мыслить связно.
– Вот это и произошло, – говорю и пытаюсь выбросить видение из головы, но оно проигрывается снова и снова. Что оно значит?
– У нее, видимо, запоздалая реакция на случившееся в тот раз, – раздается голос Оуэна из другого угла гримерной. – Готов поспорить, она просто утомилась.
Я неловко ерзаю. Что он здесь делает?
Доктор закрывает свою черную сумку:
– Думаю, весьма уместно предположить утомление. Сколько у вас выступлений в неделю?
– Четыре, – отвечает мама. – Я так и знала, что не стоит ей сегодня выходить. Она должна просто отдыхать.
Я опускаю глаза, чтобы не смотреть на нее. Она кажется искренней, по-матерински заботливой, вот только забыла упомянуть, что не возражала, когда утром я убиралась в квартире и готовила ей чай.
– Вы можете сократить их до двух? – уточняет доктор.
Мама поворачивается к Жаку, и тот качает головой:
– Нет. У нас контракт на четыре шоу в неделю, со среды по субботу. Боюсь, мы его потеряем, если урежемся.
Доктор хмурится, отчего его усы обвисают еще больше:
– Думаю, юной леди следует какое-то время выступать лишь дважды в неделю. Ей необходимо отдохнуть. После серьезной травмы нужно больше, чем несколько дней, чтобы восстановить силы. – Он склоняет голову – такой насупленный, что похож на грустного моржа. – Она молода. И наверняка сможет вернуться к нынешнему графику за пару недель.