Фактически, я одолжила одну из личин моей матери.
– Как ты посмела, – повторяет она, на сей раз громче.
Я стараюсь удержать маску, но она трескается и в конце концов разлетается на осколки. Секунду я смотрю в пол, не в силах встретиться с мамой взглядом, но гнев рвется наружу, и я поднимаю глаза.
– Как я посмела что? – спрашиваю, с трудом сдерживая ярость. – Пойти к отцу? А почему мне нельзя?
Мамин взгляд на мгновение омрачается, но тут же вновь становится жестким.
– Ты знаешь, почему. Он может нас уничтожить.
– Уничтожить нас? Или разоблачить тебя?
Никакой реакции. Я облизываю губы:
– Гарри Гудини действительно мой отец?
Едва эти слова вырываются, я мечтаю забрать их назад. Не могу позволить себе узнать ответ на этот вопрос.
Мама отводит глаза, затем вновь смотрит на меня:
– Конечно.
Я хочу ей верить. Хочу верить, что она не стала бы всю жизнь пичкать свою единственную дочь заведомой ложью ради некой сомнительной славы.
Но так оно и есть.
Я осторожно кладу журнал, который все это время сжимала в руке.
– Ты даже не знаешь цвет его глаз, – шепчу.
Затем молча беру из шкафа пальто и выхожу за дверь, оставив мать наедине с ее чудовищной ложью.
Глава 24
Я смотрю на четырехэтажный дом. В лицо дует ледяной ветер. Шляпку на голове не удержать, так что сую ее в карман. Она уже не будет прежней.
Но, в общем-то, и я изменилась безвозвратно.
Уходя из квартиры, я понятия не имела, что окажусь перед домом Гудини. В кармане пальто все еще лежит визитка, которую он дал мне в магазине магии, но мне она не нужна – адрес я и так запомнила. Внутри никого. Может, Гудини уехал на гастроли?
Я оставила мать, во всех смыслах, и вот стою перед домом отца. Но в действительности он так же далек от меня, как мадам.
Кажется, я хотела с ним поговорить, но сейчас перед этим четырехэтажным выстроенным из песчаника особняком, мой план сходит на нет. Насколько мне известно, мама не сообщила Гудини о дочери.
Дыхание перехватывает, когда в глубине души я осознаю правду.
Будь я на самом деле дочерью Гудини, мама перевернула бы небо и землю, чтобы ему рассказать. Она всегда дает ход слухам о моем родстве с известным иллюзионистом, куда бы мы ни приезжали, поэтому не стала бы отказываться от финансовых и социальных благ, которые мог бы предоставить мой предполагаемый отец.
Я помню милое живое личико его супруги. Она и в подметки не годится моей матери. Не думаю, что она прятала письма от мужа. А вместе с тем, что мать даже не знает, какого цвета у Гудини глаза, правда очевидна.
Горло сжимается. Я никогда не сознавала, как мне хочется, чтобы он был моим отцом, пока не поняла, что он им не является.
Я отворачиваюсь от дома и утираю слезы, пока они не полились. Если не дочь Гудини, то кто же я такая?
Я поспешно дохожу до Центрального парка, унылого и пустого. Немногие решились выйти на кусачий ноябрьский ветер. До дома далековато, но не хочется садиться в трамвай.
Да и домой не хочется, ведь там мама.
– Анна?
Я вздрагиваю, а повернувшись, вижу Гудини под руку с супругой. Оба одеты по погоде в толстые шерстяные пальто, шарфы и перчатки. Щеки женщины порозовели от холода, и она изучает меня с дружеским любопытством.
Гудини знакомит меня с женой:
– Бесс, это Анна. Она тоже иллюзионист. Анна, моя жена Бесс.
Если он и удивился нашей встрече, то виду не подает. Я пожимаю протянутую руку Бесс. От нее веет простым и легким довольством.
– Рада с вами познакомиться.
Жена Гудини улыбается во весь рот:
– Мужчины глупцы, не умеют толком знакомить. Милочка, а как ваша фамилия?
Я гляжу по сторонам. Если назову Гудини свою фамилию, насколько быстро он меня найдет? Начнет с меня, потом доберется до мамы, явится на сеансы и все разрушит.
Но разве еще осталось, что разрушать?
Пусть мама и лгунья, но я-то – нет. Внутри просыпается бесенок.
– Ван Хаусен, Анна Ван Хаусен, – улыбаюсь я.
Супруга Гудини хмурит лоб:
– Звучит знакомо. Вы не из филадельфийских Ван Хаусенов?
Я качаю головой, а бесенок меня подначивает.
– Нет, вообще-то, эту фамилию мама взяла после переезда сюда из Европы. – Я улыбаюсь Бесс, но не свожу глаз с ее мужа. – Ее настоящее имя Моше. Мэгали Моше.
На долю секунды глаза иллюзиониста округляются, а губы и челюсти напрягаются, лишь затем превращаясь в любезную улыбку.
Мое сердце колотится, кончики пальцев теряют чувствительность. Гудини знакомо имя моей матери. В итоге меня словно пронзает стрелой. Если так, возможно, она не лгала о том, что они знакомы. Может, рассказала лишь часть правды, и в таком случае…