Меня захлестывает волна смущения, я падаю в ближайшее кресло и закрываю лицо ладонями:
– Я знала, что ты об этом спросишь! Понятия не имею!
После долгого молчания Коул тихо отвечает:
– И я тоже.
Я опускаю руки и внимательно смотрю на него. Выражение лица такое спокойное, глаза – ледяные. Что это значит? Коул не знает, что чувствую я или он сам?
– Анна, я никогда не думал, что ты украла письмо, потому что имеешь отношение к проблемам у нас в Обществе. Я просто хотел знать, зачем ты это сделала. – Коул прокашливается. – Я так этого и не понял, но принимаю твои извинения.
– Спасибо, – просто говорю я.
Повисает неловкое молчание, а потом Коул встает и идет к двери.
Встреча окончена.
Я следую за ним, но останавливаюсь, не в силах больше сдерживаться:
– Скажи мне только: ты в опасности?
Коул пожимает плечом:
– Может, да, а может, и нет. Ты была права в одном.
– И только? – Жалкая попытка пошутить, но в глазах Коула нет ответного веселья.
– Это и правда не твое дело.
Я поеживаюсь от холодности его тона. Коул открывает дверь, и я выхожу. Он не предлагает проводить меня наверх, и сердце ноет. Жаль, что нельзя повернуть время вспять.
Я оборачиваюсь:
– Если ты в опасности, то почему просто не вернулся в Англию?
Коул смотрит на меня:
– Разве ты не знаешь?
И, не дав мне ответить, тихо закрывает дверь.
* * *
Я вышагиваю из угла в угол по театральному вестибюлю, чувствуя тяжесть в груди. Мистер Дарби пообещал доставить все необходимое для трюка за час до выступления. Я договорилась с матерью, что мы встретимся в театре, а потом ушла из квартиры, не вызвав подозрений, ведь всю неделю после ссоры мы почти не разговаривали. Мадам пыталась помешать мне сегодня выступить, но я стояла на своем, и в итоге она сдалась. Причем намного раньше, чем я ожидала. Значит, в ее рукаве припрятан какой-то туз. Я выкидываю эту идею из головы. Планы есть не только у мамы.
– Мисс Анна?
Кто-то касается моего плеча, и я вздрагиваю. Это всего лишь Барт, рабочий сцены, который поможет мне перенести реквизит. Я мысленно встряхиваюсь. Если не успокоюсь, ничего не выйдет.
Барт заговорщицки наклоняется ко мне и произносит внятным шепотом:
– Старик у черного хода.
Я едва не отшатываюсь от чесночного дыхания рабочего.
Затем осматриваюсь, немного опасаясь, что Жак где-то поблизости. Он был не рад моему сообщению, мол, реквизит доставят прямо перед представлением, но я намекнула, что мы с мадам уже отрепетировали новый трюк. Господи спаси, я становлюсь такой же умелой лгуньей, как мама.
Я следую за Бартом к ожидающему у черного хода мистеру Дарби.
– А мы успеем все установить?
– У меня все готово.
Я крепко обнимаю соседа:
– Вы будете в зале?
Его глаза блестят.
– Ну конечно! Ни за что не пропущу! – Он качает головой. – Я построил чертову штуковину и знаю, как она работает, но все равно не верю своим глазам.
– Вы истинный гений! Большое спасибо, – благодарю я и, немного помолчав, спрашиваю: – А Коул здесь?
Мистер Дарби пожимает мою руку:
– Конечно.
После моего пространного извинения Коул вел себя отстраненно и сдержанно. Мне ужасно хочется рассказать ему о видении, но никак не найду подходящее время. Интересно, наступит ли оно когда-нибудь? Но Коул пришел на представление. Возможно, это хороший знак.
Барт тащит стол вверх по лестнице, а потом терпеливо ждет, пока мистер Дарби прикрепляет к ножкам колесики. Реквизит просто идеальный, напоминает обычный стол. Когда его установят на нужное место, то накроют черным бархатом, и никто не увидит, что под ним.
Я облегченно вздыхаю, когда мы наконец поднимаемся на сцену. Мистер Дарби дает указания Барту и внимательно следит, чтобы все установили как надо.
– Который час? – спрашиваю я мистера Дарби.
Он вытаскивает карманные часы:
– Без четверти пять, мисси.
– Вы успеете все подготовить?
Изобретатель смотрит на тускло освещенную сцену:
– Я почти закончил.
– Отлично, я скоро вернусь.
Я бегу по коридору к боковой двери. Большинство театров – настоящие лабиринты комнат и коридоров, и этот не исключение. Я рассчитываю, что это позволит мне сохранить тайну, пока я сама не решу ее раскрыть.
От сомнений меня мутит. Весьма вероятно, что своей затеей я положу конец нашим с мамой отношениям. Она, может, и простит, что я втайне виделась с Гудини, но в жизни не смирится с тем, что я могу затмить ее на сцене.
Наверное, в этом и смысл? Видимо, я всегда знала, что этот день настанет. Тот самый, когда я раз и навсегда покажу мадам, что не принадлежу ей. Люблю ее и сделаю все, чтобы защитить – да. Но не позволю использовать меня, как клиентов. Если хочет общаться со мной, придется делать это на равных.