Старший из них поздоровался с доном Паскуале и представился:
— Комиссар Массимо Прицци… Мой заместитель, инспектор Паоло Кони. Мы имеем честь говорить с синьором директором?
— Да, господа, да… признаюсь, я даже немного растерялся… Ваш неожиданный визит…
Комиссар заметил:
— Очень редко бывает, чтобы нас ожидали… до прихода.
— Конечно… Чем могу быть вам полезен, господа?
— Вашего заместителя зовут синьор Маргоне? Луиджи Маргоне?
— Это так, но…
— Он сейчас в гостинице?
— Думаю, да.
— Только думаете?
— Боже мой… Представьте себе, что сегодня утром его никто еще не видел, а это противоречит его привычкам… Когда вы приехали, господа, я как раз закончил утреннюю проверку и собирался подняться к нему в номер.
— В таком случае, с вашего разрешения, мы пройдем туда вместе с вами.
— Со мной… Хорошо, как вам угодно.
— Совершенно верно, синьор директор.
Они вышли из кабинета, поднялись на лифте на восьмой этаж, и как раз в тот момент, когда полицейские, следуя за доном Паскуале, направлялись к номеру заместителя директора, в коридоре раздался громкий крик, в котором слышался безграничный ужас. Все трое бросились бежать в том направлении и за поворотом коридора увидели горничную. Прикрывая себе рот ладонью, другой рукой она указывала на комнату, дверь которой была открыта. Директор и двое его спутников ворвались в комнату и увидели человека в пижаме, висевшего на веревке, конец которой был привязан к крюку крепления оконного карниза. Полицейские обернулись к дону Паскуале, тот опустил голову.
— Луиджи Маргоне…
Глава 2
С опущенным взглядом, изменившимся выражением внезапно пожелтевшего лица, дон Паскуале уже ничем не напоминал собой прежнего самодовольного директора. Он был похож на человека, который понял, что потерпел поражение и решил отказаться от дальнейшей борьбы. Его вид поразил донну Империю, когда утром он, как обычно, зашел к ней.
— Дон Паскуале!.. Возьмите себя в руки! Вспомните: на вас лежит ответственность за работу гостиницы!
Директор сокрушенно покачал головой.
— Я конченый человек, донна Империя… Мне остается только подать заявление об уходе.
— Перестаньте! Вы ведь не виноваты в том, что Луиджи Маргоне впутался в эту историю с наркотиками.
— Одна мысль о том, что «Ла Каза Гранде» могла служить пунктом передачи этой дряни, приводит меня в ужас, донна Империя… Я не оправдал доверия административного совета, моя честь запятнана!
— Вы видите все в таком мрачном свете, потому что слишком долго оставались с этими полицейскими!
— Нужно признать, они воспитанные люди… Кажется, они уже довольно давно подозревали Маргоне. Чтобы не вызывать скандала здесь, они прислали ему повестку… Им удалось взять человека, который брал у него наркотики и перевозил их, и тот, кажется, признался… Эту повестку мы нашли у него в комнате…
— Возможно, он понял, что для него все было потеряно, и предпочел таким образом избежать суда человеческого, дабы предстать перед Судом Господним?
Наступило короткое молчание, после которого дон Паскуале прошептал:
— Обязанности, которые вы выполняете в гостинице, дают вам право знать все, донна Империя.
Она удивленно посмотрела на него.
— Лиуджи не повесился…
— Однако…
— …а был повешен!
— Господи милостивый! Тогда зачем же вся эта жуткая инсценировка?
Директор развел руками, давая понять, что сам не может этого понять, и тихо добавил:
— Я прежде не хотел этого говорить, чтобы не испугать вас… Но все выглядит намного страшнее…
— Не может этого быть?
— И все же, это именно так!.. Когда его повесили, он крепко спал…
— Спал?
— Он выпил сам или его заставили выпить такое количество снотворного, что он находился почти что в бессознательном состоянии, и тогда…
— Ma que! И откуда только берутся такие чудовища! А кто же преступник?
— Кому это известно? Вы ведь знаете, полицейские обыскали все…
— Они даже в моей комнате сделали обыск! Как они только посмели!
— И они ничего не нашли… Вся эта кутерьма была напрасной… Мне остается только радоваться, что у этих господ хватило такта и они обыскивали комнаты наших клиентов только в их отсутствие… Видите ли, донна Империя, после всего этого во мне как-будто что-то сломалось… «Ла Каза Гранде» была как бы моей семьей, моим домашним очагом… Я чувствую себя как отец, которому сообщили о том, что сын, которым он так гордился, оказался вором… Я так устал и не знаю, как мне жить дальше… А ведь я уже немолод, чтобы начинать жизнь сначала. Честное слово, если бы я не верил в Бога, то, думаю, покончил бы с собой…