Выбрать главу

Теперь-то мы и посмотрим, что после наших сегодняшних толковищ Альфред делать будет. Тем более, что напрячь немцев на усиленное «бревноутостроительство» – в наших шкурных интересах. Зачем, в самом деле, гордым германцам вся эта досужая мелочь – самолетики, подлодки, хитрые мины или люди-лягушки? Хе-хе… или что-то не так?

А я, между прочим, может, всю здешнюю жизнь мечтал об этой встрече! И тут – вон оно как вышло: ОН пока – только вице. А я уже – АдмиралЪ… Круто? Что, не заслуженно, скажешь? Чья бы мычала, Васенька. Да и нализался-то я чуть-чуть совсем. И что теперь, обгадиться и не жить? В конце концов, ИК, мне тут виднее, что – льзя, что нельзя. Короче, все пучком будет, Василий. ИК… А вот и Альфредушка мой возвращается…»

* * *

Статс-секретарь Имперского военно-морского ведомства, вице-адмирал и генерал-адъютант кайзера Альфред фон Тирпиц придавал «тайной вечере» с адмиралом Рудневым огромное значение. В этом с ним были солидарны начальник военно-морского кабинета Вильгельма II вице-адмирал Зендан-Бирбан, начальник Адмиральштаба вице-адмирал Бюксель, принц Генрих Прусский, да и сам гросс-адмирал – Император.

Заполучить себе в союзники «русского Нельсона», отколов его от банды этих господ-франкофилов, типа Алексеева, Скрыдлова, Макарова, Небогатова или Григоровича, было крайне важно. Собственно говоря, во время проработки общего плана действий на визит в Петербург с последующим вояжем в Циндао через Владивосток, пункт «адмирал Руднев» неспроста переместился с девятого места в общем перечне их приоритетов на почетное четвертое. А для него, Тирпица, как ответственного исполнителя, вообще на первое.

Когда стало ясно, что запланированная беседа с Рудневым может состояться с часу на час, Вильгельм, уверенный в дипломатических талантах своего протеже, был не столь многословен, как обычно, хотя нервическая его натура и давала себя знать:

–  Альфред. Не сомневаюсь, ты – сможешь! Ты, безусловно, способен очаровать этого русского. Ведь, в конце концов, адмирал Руднев, как и ты, показал себя человеком, искушенным в вопросах работы с флотским «железом». Он – наш парень! Я уверен, что общих тем вы с ним найдете массу. Эскизы Рудольфа, как мы договорились, тоже покажи ему. Но только варианты А2 и В1, для начала. Его мнение может стать решающей каплей в нашем торге с царем. Мы просто обязаны дожать его! Чтобы полученными за несколько килей от русских галльскими деньгами, помочь нашим корабелам расширить верфи.

Главное, учти, мой дорогой: он должен с первого взгляда почувствовать твое самое искреннее к нему расположение, восхищение и даже восторг. Для русских лесть, как они сами говорят – «бальзам на душу». Но не мне тебя учить, как не переборщить с этим. Как говорится, именно дозировка микстуры определяет эффект от нее: или вылечишься, или обгадишься! – Вильгельм коротко хохотнул, – К возлияниям подготовься, как положено.

Да… перепить русского, это не просто! Это не швед, не француз и не англичанин. В рукав не выльешь, смотрят они за этим рефлекторно. Это их конек. И как увидишь, что он вознамерился тебя споить – держи ухо востро. Не хочу напоминать, чем закончилась дружба твоего хорошего знакомого, Герберта фон Бисмарка, с графом Шуваловым, но то, что бедняга стал конченым алкоголиком – сущая безделица в сравнении с тем, что русские узнали, через этого слабака, о многих наших замыслах. А привело это, в том числе, и к разладу в межгосударственных отношениях. У нас сегодня задача, эти черепки склеить! И чем прочнее, тем тверже станет наше положение, наша мировая политика.

Не забудь, как обычно – обязательно сто грамм виски часа за три до его появления. И непременно, оленинки. Побольше и пожирнее. А перед самыми посиделками – еще пару бутербродов со шпигом. Хотя, что я тебя буду учить? Я лучше помолюсь за твою печень. Помнишь, как на Кильской неделе развозили дядюшкиных «сивулфов» по их кораблям? И мы всем флотом потешались над этими слабаками…

И вот, когда он хорошенько накатит, обыграй твои именины. И тогда, надеюсь, тебе удастся то, что этот медведь, несомненно, сам задумал в отношении тебя…

Этот разговор с Экселенцем, состоявшийся спустя час после их выезда из Москвы, сейчас вдруг вспомнился Альфреду во всех подробностях. Но, странное дело, прежнего безусловного внутреннего согласия с установками Императора он уже не испытывал.