– Слушаюсь! – ординарец козырнув выкатился в коридор, а вместо него возле одра поверженного адмирала материализовался почти весь его штаб в полном составе, плюс капраз Рейн, для полноты букета.
– Ну? Что, орлы?.. И как мне теперь вам и флоту в глаза-то смотреть? После такой международной конфузии? – попытался было бодриться Петрович, но выходило у него «не айс». Однако неподдельное удивление напополам с восхищением, светившееся на окружавших его усатых физиономиях, давало некоторый повод для оптимизма, – Что же мне теперь делать-то? В отставку рапорт накатать, да потом – пулю в лоб? Или без рапорта честнее? Ну, что скажете, молодежь?
– Это Вы, о чем таком сейчас!? Всеволод Федорович? – вытаращил изумленные глаза возбужденный больше остальных Беренс.
– Дык, ясно, о чем. Побил меня коварный тевтон. Позорище!.. Он-то на ногах, а меня, грешного, аки куль какой с дерьмецом по перрону таскали. Да еще при самом Государе. Хоть сквозь землю со стыда провалиться, – натворил делов! Страх Божий…
– Господи! Полно Вам ерунду-то всякую говорить. Ну, подумаешь, посмеялись все, завтра забудут. После такой нервотрепки, что Вам на долю за этот год выпала, и не так люди по первости чудят, Всеволод Федорович. А, кто кого побил, так тут – еще бабушка на двое сие сказала. У их Высокопревосходительства кайзеровского генерал-адъютанта, бланш-то – на загляденье. Будто сам Репин рисовал! – отчеканил безапеляционо Щеглов, – И Вам себя винить – грешно. Хоть и не без потерь, но Виктория в сем славном деле – наша! Адмиралу нашему – гип-гип:
Ура! Ура! Урр-р-а-аа…!!! – полушепотом восторженно взвыло в ответ собрание.
– Ах вы, бесенята. Я, понимаешь, старый дурак, союзника нашего действием унизил, секундантов жду, а вы, значит, – радуетесь?
– Да, полно Вам, Всеволод Федорович, – вступил в диалог Рейн, – Не берите в голову. Вице-адмирал Тирпиц самолично помогал Вас перенести, и не то, что обиды не держит, а как мы слышали, себя лишь целиком во всем произошедшем и винит. О чем он прилюдно обоим Императорам и докладывал.
– Хоть малый камушек с души. Стало быть, реально умница Альфред.
– Кстати, оба наших государя также весьма с пониманием к переполоху отнеслись, и если бы не эта досадность с кайзером…
– Что еще случилось?..
– А Вы не слышали еще? Что мы во Владик без него едем? – изумился Гревениц.
– И этого – тоже я?! – Петрович мысленно начал готовиться к трибуналу…
Когда молодежь отсмеялась, душевные терзания Петровича самым беспардонным образом превал Хлодовский:
– Вы же самого интересного не знаете, и думаете, что разговоры путешествующего общества крутятся лишь вокруг пикантных подробностей ваших с Тирпицем посиделок? А тут, между прочим, камуфлетец похлеще вашего шарахнул. На головах все стояли…
Попросим-ка мы нашего дражайшего барона доложить кратко товарищу адмиралу о свежих дорожных новостях. Уповая на известное его красноречие и точность в деталях…
– Кх-м… Да уж. Красноречие барона нам хорошо известно. Особенно после того памятного всем тоста про русский и германский флаги над Портсмутом и Гибралтаром. Которому кайзер аплодировал стоя, – улыбнулся Руднев, вспомнив дружеские посиделки наших и немецких офицеров под Тверью, когда к ним в вагон на шумок-огонек заглянули императоры, – Ну-с, излагайте, любезный Владимир Евгеньевич, что тут такого у вас без моего участия приключилось.
– Слушаюсь! Благодарю вас за доверие, господа! – в глазах любимого рудневского главарта плясали задорные чертики, явно подогретые бокалом шампанского, – Во первых строках, должен отметить, что незабываемое утро дня рождения многоуважаемого вице-адмирала фон Тирпица на сюрпризы задалось. Началось оно с раннего подъема. Благодаря стрельбе из окна салона статс-секретаря в шестом вагоне германского поезда. И хотя из первого акта действа нам досталось пронаблюдать лишь за одной, не лишенной, однако, некоторого драматизма, финальной сценой на привокзальной платформе…
– Кто-то кого-то норовит обидеть? Поиздеваться над немощным пришли?!
– Всеволод Федорович, простите, Христа ради! Было велено коротенько. Поскольку, ежели бы со всеми подробностями, то… уй! – Получив в бок локтем от Рейна, Гревениц театрально подпрыгнул, под общее хихиканье окружающих, – Дерзни я лишь попробовать словесно передать эмоции на физиономиях наших германских друзей, оценивших мощь и ювелирную точность работы русской корабельной артиллерии…
Тут ржали уже все, включая Руднева…
– То пришлось бы мне одалживать таланта у самого Вильяма Шекспира, – завершил свой вступительный пассаж Гревениц.