Я даже рассердился.
- Какое начальство? Пойми ты, рыбья голова, что по статуту заслужил! Тут ни командир, ни я - ничего не смеем! Начальство не даст, до самого царя дойти можешь. По закону требовать...
Кругом все примолкли, поглядывая не то с любопытством, не то с недоверием... Кажется, они впервые услышали, что закон выше воли начальства... Я поспешно прошел дальше, сам недоумевая, что сделал неожиданно вырвавшейся фразой: поддержал или подорвал дисциплину?
Около 3 час. дня легли курсом О 62°. Крейсера держались левее броненосцев, на расстоянии от них в 15-20 кабельтовых, вне сферы действия случайных перелетов неприятельских снарядов. Шли средним ходом, а иногда, чтобы не обгонять главные силы, вынуждены были давать даже самый малый.
В начале четвертого часа пополудни стрельба прекратилась вовсе. Главные силы японцев, держась позади нашего правого траверза, удалились на такую дистанцию, что над горизонтом были видны только их трубы, мостики и возвышенные надстройки. Что это значило? Может быть, они исправляли повреждения?.. Во всяком случае, мы, при 12-13 узлах, заметно уходили вперед. Дорога была свободна. Если бы только наши броненосцы могли развить на деле ту скорость, которая значилась за ними по данным справочной книжки.
По сигналу с "Цесаревича" команде дали ужинать.
Наша колонна сблизилась с колонной броненосцев. Начались переговоры флажками (ручной семафор).
{204} Спрашивали соседей и приятелей: что и как? Ответы получались утешительные.
- Кажется, посчастливилось! - не удержался было один из самых молодых.
Но его сейчас же резко остановили: моряки еще суевернее охотников и пуще всего боятся "сглазу". Между тем японцы, оправившись и сделав свои дела (какие? - кто их знает) опять начали нагонять нас.
В 4 ч. 15 м. расстояние было 51 каб.
В 4 ч. 40 м. - 47 каб.
В 4 ч. 45 м. вновь завязался бой.
Так как крейсера оказались в области перелетов, им было приказано отойти от броненосцев на прежнюю дистанцию - 20 каб. Мы повернули все вдруг на 4 К, а затем, удалившись на указанное расстояние, опять легли на эскадренный курс, и в течение 11/2 часов были только свидетелями боя, не принимая в нем непосредственного участия.
Японские крейсера, не только старые, но и три "собачки" ("Иосино" к этому времени уже не существовало) и два броненосца (как оказалось "Асама" и "Якумо") тоже держались в стороне, словно ожидая исхода поединка главных сил. Старые с "Чин-Иеном" во главе, смутно виднелись на N, а остальные на SW.
По-моему, за весь день это был промежуток времени самый тяжелый: сложа руки смотреть, как другие дерутся !
Надо заметить, что японские снаряды при разрыве давали целые облака дыму - зеленовато-бурого или черного. Каждое их попадание было не только отчетливо видно, но в первый момент производило впечатление какой-то катастрофы. Наоборот - только в бинокль, да и то с большим трудом, можно было различить легкое прозрачное облачко, которым сопровождался разрыв нашего, удачно попавшего, снаряда, снаряженного пироксилином или бездымным порохом.
Это обстоятельство особенно удручающе действовало на массу команды, мало знакомой с техникой артиллерийского дела.
- Наших-то как жарят!.. А им хочь бы што! {205} Словно заговоренные! Отступилась Царица Небесная!.. - то тут, то там слышались скорбные замечания.
Все бинокли, все подзорные трубы были пущены в оборот: всем наблюдателям было приказано о всяком замеченном попадании наших снарядов в японские корабли сообщать громко во всеуслышание.
- Нечего на своих-то глаза таращить! Без потерь нельзя! На то и война! Ты на "него" смотри! "Ему" тоже круто приходится! Чья возьмет - воля Божия! - говорил я, обходя батареи.
Однако, настроение становилось всё более и более мрачным.
Не скажу, чтобы оно грозило паникой. Нет, до этого было далеко. Люди были хорошо обстреляны, полны решимости драться до последнего. Чувствовалось только, что все они поглощены тревожной думой: "Выдержат ли наши?" - Сомнение... А в бою сомнение - это уже нехорошо.
Между тем, непрерывно наблюдая за боем в бинокль Цейса, оценивая достоинство стрельбы по перелетам и недолетам, я не мог не признать, что наши комендоры действовали во всяком случае не хуже японских. Мне казалось даже, что наша стрельба выдержаннее и строже корректируется, а при таких условиях, особенно принимая во внимание возможность возобновления боя на завтра, - на нашей стороне было преимущество в сохранении боевых припасов. Мне казалось, что иногда японцы слишком горячатся, что они просто "зря бросают снаряды".
По мере развития боя, сопровождавшегося уменьшением дистанции, конечно, не могло не сказаться одно весьма важное преимущество неприятеля полное наличие его средней и мелкой артиллерии, тогда как у нас добрая треть 6-дюймовок, 75-миллиметровых и вся мелочь остались на сухопутном фронте Порт-Артура.
Еще, чего нельзя отрицать, - счастье, удача - были на их стороне. Наибольшую силу своего огня они, разумеется, сосредоточили на флагманских броненосцах. Не мало снарядов угодило в трубы "Цесаревича" (эти попадания были особенно хорошо видны).
В 5 ч. 5 м. у "Пересвета" была сбита грот-стеньга {206} почти на половине высоты, а в 5 ч. 8 м. у него же сбита верхушка фор-стеньги (Читатели увидят впоследствии, какую роковую роль сыграли эти сбитые стеньги, лишившие "Пересвет" возможности давать сигналы.).
Повреждение ничтожное, но всем видимое. Снаряд, сбивший верхушку стеньги, это был, конечно, чудовищный перелет, совсем плохой выстрел. Плохой, но счастливый.
Около того же времени на "Полтаве" перебило найтовы стоймя поставленной между трубами стрелы для подъема шлюпок, и она с грохотом рухнула на левый борт. Тоже пустяки. Даже повреждением назвать нельзя, так как при подъеме шлюпок стрела нарочно ставится в такое положение. А со стороны - впечатление громадное.
В 5 ч. 50 м. вечера "Цесаревич" неожиданно круто бросился влево и так накренился, что по крейсеру пронесся крик, напомнивший мне момент гибели "Петропавловска". Казалось, он переворачивается (Крен получился оттого, что японский снаряд, удачно попавший в самую боевую рубку, всё в ней разрушил, всех перебил, при чем никем не управляемый и к тому же поврежденный рулевой привод положил руль "на-борт", а от внезапного положения руля "на-борт" броненосец получил крен до 12°.)...
По счастью, это только казалось. На несколько мгновений я, да, кажется, и все окружающие, забыли о себе, и о "Диане". Вся жизнь, все силы души перешли в зрение, были прикованы к наблюдению за тем, что происходило в среде броненосного отряда.
"Ретвизан", первоначально последовавший за "Цесаревичем, тотчас же увидел, что это случайный выход из строя из-за повреждения, и повернул обратно не только на старый курс, но даже на сближение с японцами. Казалось, он хочет таранить неприятеля.
"Победа" осталась на прежнем курсе. "Цесаревич", описывая крутую циркуляцию влево, прорезал строй между "Пересветом" и "Севастополем", словно разделяя последнее намерение "Ретвизана" и собираясь таранить. "Севастополь", избегая столкновения с ним, также повернул к югу. К югу же повернул и "Пересвет", видимо еще не решивший, как действует флагманский корабль {207} - сознательно, или лишившись способности управляться? "Полтава" шла старым курсом.
Одно время казалось, что готовится решительный удар. В моей книжке записано: "6 ч. 5 м. Наши броненосцы строем фронта идут на неприятеля"... но зачеркнуто и дальше: "Нет. - Кажется, ложатся старым курсом и строем. Порядок - "Ретвизан", "Победа", "Пересвет", "Севастополь", "Цесаревич", "Полтава"... тоже зачеркнуто и поперек написано: "Ошибка. Никакого строя. В беспорядке".
Первая запись соответствовала обстоятельствам, сопровождавшим внезапный выход "Цесаревича" из строя; вторая - тому моменту, когда он, управляясь машинами, пытался занять место в строе между "Севастополем" и "Полтавой", которая шла концевой и сильно оттянула; а третья - моменту полного расстройства, когда никто не знал, кто командует эскадрой и куда ведет ее.
Затем броненосцы начали разновременно и беспорядочно ворочать на обратный курс. У меня записано:
"6 ч. 10м. наши броненосцы идут на N. W. 6 ч. 20 м. идем нестройно куда-то на W. Разобрали сигнал "Цесаревича" - "Адмирал передает начальство". Никаких других сигналов мы не видели (Из-за сбитых стеньг, контр-адмирал кн. Ухтомский вынужден был поднять сигнал - "Следовать за мной" - на поручне мостика. Даже ближайшие соседи не сразу его заметили, что и было главной причиной замешательства.), совершенно терялись в догадках о том, что предполагается предпринять, а главное - кто принял начальство.