- Ярай, - сочувственно сказал Блейк.
- Я думал, меня разыграли, - сказал Ярай.
- Нет, - сказал Блейк, - Это не розыгрыш. Иногда такое происходит, когда им исполняется пятьдесят-шестьдесят лет. Говорят, что к этому времени они заканчивают перемалывать информацию, доступную во всех пяти секторах. И пробуют перенять человеческие эмоции.
Ярай повернул голову. Улица была расцвечена неоном, красным и синим. Разноцветные вывески, круглые и квадратные, потрескивали и перемигивались. Блейк разобрал на одной иероглифы, которые сложились в надпись «Парикмахерская». Нигде, кажется, не было ни души – только в крошечном магазине через дорогу скучал какой-то забулдыга, да тучный продавец, из народа сун, в шлепанцах на босу, ногу цеплял табачную лавку на колесах к автомобилю, похожему на обмылок.
- Как же вы их отличаете? – спросил Ярай.
- По именам, - сказал Блейк. – Они берут себе женские имена и фамилии. Которые всегда начинаются с одной буквы.
Блейк подумал и добавил:
- Тебе не повезло, Ярай. Обычно, они берут себе имена и фамилии, которые гораздо созвучней. Часто даже рифмуются – сразу понятно, что это не человек.
- Зачем? – спросил Ярай.
- Не знаю, - сказал Блейк. - Никто не знает. Им так нравится.
Ярай смотрел в стол.
- Ты сказал «пятьдесят-шестьдесят лет». Они что, стареют?
- Они рождаются, дряхлеют и умирают.
Блейк хотел еще добавить, что старейшему СИ исполнилось четыреста с небольшим, что флиртуют с людьми они, в общем-то, не ради издевки или веселья, что Ярай не первый и, наверное, не последний. Но тут за спиной Ярая возник низкорослый плотный человек из народа вар и протянул телефон. Телефон был несообразно длинный, пузатый, с толстой антенной спутниковой связи. Из телефона зашелестело, и на лице Ярая появилась хищная улыбка. Он вскочил на ноги.
- Самое время, - сказал Ярай. – Поехали, я знаю место получше.
Теперь он выудил брелок с ключами и не вполне твердой рукой открывал машину. Блейк посмотрел вправо, где затягивался сигаретой Ядав. Ядав молча выщелкнул из пальцев окурок и полез во внедорожник. Черт бы тебя побрал, подумал Блейк, и сел на переднее сиденье.
- Понеслись, - сказал Ярай.
И они понеслись. Мимо неоновых вывесок, которые на трех языках обещали все блага на свете. Мимо мутных, бельмастых витрин, пустых столиков и лавок с морской снедью. Мимо жилых домов, с облупленными дверьми и придверными ступеньками, облитыми водой и блестевшими во тьме. Мимо совсем уж страшных лачуг, с палками для сушки белья, торчащими из окон. Мимо целого стада автобусов, припарковавшихся на ночлег за невысоким сетчатым забором.
Ярай расплескал несколько луж на крутых поворотах и выскочил на улицу, плохо освещенную и тесно застроенную. Улица отчаянно петляла, но верно уводила их в сторону Медвежьего холма. Через минуту Ярай уже затормозил возле приметного двухэтажного особняка, с высокими узкими окнами и плоской крышей. Тротуары вокруг были заставлены машинами. Вход в особняк сторожили два каменных льва с разинустыми пастями и высунутыми языками. Ставни на окнах были закрыты, но то, что в особняке даже не собираются ложиться, было слышно с порога.
У входа скучали два худощавых человека, из народа вар, в белых рубашках. На поздних гостей они будто и не взглянули. Ярай и Блейк пошли внутрь.
Полутемный зал на первом этаже был полон распаренных мясистых затылков и уставлен низкими круглыми столиками – словно кто-то невиданно щедрый высыпал пригоршню мелочи из кармана. Музыканты в углу дули и барабанили, воздух колыхался и трепетал в неслыханном разгульном ритме.
Всюду крутились девушки в юбках длиной не больше ладони. Были они все, как одна, с густыми прядями цвета молока, распущенными и переброшенными на грудь, и когда Блейк присмотрелся, то увидел, что кроме юбок и молочных прядей ничем больше они не прикрыты. Еще одна девушка с белыми волосами выкручивалась и изгибалась на сцене, разматывая со своих бедер длинную кумачевую тряпицу.
Бровастая пожилая тетка переваливалась по залу с подносом в руках – на подносе исходили холодом и влагой носовые платки, скатанные трубочками. Один из мясистых затылков повернулся, запустил на поднос руку, взял носовой платок и приложил ко лбу. Блейк узнал в мясистом затылке Гаттана.
Ярая, впрочем, это зрелище не заинтересовало. Он сделал знак рукой, нырнул под барную стойку. Блейку ничего не оставалось, как последовать за ним: мимо равнодушного бармена, в железную дверь с круглым оконцем, на кухню, где лихорадочно гремели сковородками и стучали ножами, мимо ящиков с овощами и деревянных палет для хлеба, - пока, наконец, они не вышли в узкий корридор с тремя дверьми и лестницей на второй этаж.