Челнок приземлился шагах в сорока от скромного гражданского терминала. Блейк примерился: не прошагать ли ему пешком до ворот, оттуда выбраться в близлежащий городок и найти себе провожатого из местных. Пожалуй, нет, слишком уж хлопотно.
Его попутчики, оператор и осветитель съемочной группы новостей, с утренней ленцой таскали кофры из трюма в багажник автобуса, который должен был везти пассажиров рейса гостиницу. Автобус был... Ну как это сказать? – подумал Блейк. Автобус не был старый. На вид ему было всего-то года два-три после конвеера, только лазурная краска немного выцвела. Но вот конструкция... Мне рассказывали, что здесь позапрошлое тысячелетие, но пока не увидишь сам, в голову это не умещается - подумал Блейк, - Ни привычных автобусов, ни орбитального пояса, ни погодных станций... А все, что здесь ездит – ездит на четырех колесах и питается бензином.
Справа от него строились бритые затылки, в одинаковых черных комбинезонах. Марк Фангао расхаживал и покрикивал – Блейк махнул ему рукой. Марк махнул в ответ, неразборчиво рявкнул, бритые затылки подхватили на плечо свои баулы и затрусил в сторону казарм.
Хлоя, худощавая миловидная репортерша, ростом Блейку не выше плеча, решительно собрала каштановые волосы в строгий клубок и втерлась в круг чиновников официальной делегации, сгрудившихся возле трапа вместе со своей челядью. Там позевывали, поправляли манжеты и воротнички, охлопывали карманы, закуривали. Блейк заметил Ника Линдберга, известного кудесника в деле сбора денег на избирательные кампании: в прошлом месяце его приземистая фигура красовалась на страницах «Стеллар Курьер».
Ждали, когда начальство, занимавшее единственную на корабле каюту первого класса, приведет себя в подрядок и выйдет к лимузину, прогревавшему мотор неподалеку. Начальство заставляло себя ждать. Наконец, в проеме люка показалась седая шевелюра. Утреннее солнце вдруг бросило на белый корпус челнока тысячу металлических бликов. Блейк заметил опущенный подбородок и пухлые кисти, которые суетливо застегивали полы дорогого пиджака. Лимузин взревнул, подкатился к трапу, и начальство исчезло в его чреве так надежно, как в чашке черного кофе исчезает кусок сахара.
Блейк запрыгнул в автобус. Он бросил сумку под сиденье, сел, приткнул голову к оконному стеклу и совсем уже приготовился задремать по дороге в город.
Стоило автобусу толком разогнаться, как поперек ему выскочила юркая угловатая «коробочка». Из «коробочки» в салон поднялись трое. Два топтуна, невыразительных, словно кто-то прошелся ластиком по их физиономиям. И еще один неясный чин с зеленым шевроном таможенника. Зеленый шеврон смущенно потел и перемигивался с водителем автобуса, топтуны водили глазами туда и сюда. Потом передний нашарил Блейка взглядом и шагнул к нему:
– Блейк Эдвардс? Пройдите с нами, пожалуйста.
Вокруг озадаченно вертели головами. Блейк завозился на сиденье.
– Не забудьте сумку, прошу вас, - сказал шеврон и с него совсем уж полилось.
В «коробочке» его молчаливо и безразлично стиснули с обоих боков. Машина прокатилась десяток метров, Блейка высадили и он увидел перед собой давнишний лимузин. На крыльях трепыхались официальные флажки – слева лев и два полумесяца протектората Порт-Саур, справа красные звезды на синем фоне, знак Федерации.
Топтун распахнул дверцу и в кожаной утробе Блейк вновь увидел лицо, хорошо знакомое по выпускам новостей. Господин сенатор от сектора Весов, в прошлом первый вице-секретарь правительства, ныне Высокий кавалер, глава многочисленных парламентских комиссий, любимец избирателей Джон Отербридж глядел на него с выжидательным любопытством.
Блейк закинул в салон ногу, потом голову, неловко плюхнулся на сиденье напротив сенатора. Черная лаковая торпеда неторопливо пошла вперед, без заминок миновала центральные ворота, не удостоила вниманием домик охраны и выкатилась на шоссе.
От удивления Блейк не знал, что и сказать. Некоторое время в салоне царила тишина. Господин Отербридж с видимым интересом разглядывал своего пассажира. Серые его глаза смотрели на Блейка со спокойным прищуром. Второй подбородок уходил под белый воротничок, стянутый бирюзовым галстуком. Внушительные разлапистые брови, казалось, вот-вот готовы были прыгнуть вверх, к седой шевелюре, в комическом недоумении от того, что неизвестный мальчишка имел наглость сесть в его лимузин. С виду сенатор ужасно напоминал довольного жизнью варана.
Наконец, варанье лицо рассекла улыбка. Из уголков глаз сенатора брызнули морщины, щеки неожиданно приобрели цвет, какой бывает у завсегдатая бара после первой кружки хлебного, галстук совершенно по-домашнему встопорщился. Блейк вдруг понял, почему несколько лет назад за немолодого уже политика, сидевшего напротив, отдали свои голоса несколько миллиардов человек.