- Я не встречал еще человека более доброго и заботливого, чем твоя тетушка, - сказал Хоршид. – Кажется, она тебя сильно любит. По секрету разболтала мне, что привело тебя в город. Грустная история.
Хоршид помолчал.
- Тетушка очень за тебя боится, - сказал он. – Она боится, как бы ты не завела опасных друзей. Сейчас это случается. Втягивают детей черт знает во что. Сколько тебе лет?
- Шестнадцать, - сказала Яника.
- Тетушка попросила меня сходить на твою фабрику, - сказал Хоршид. – Там тобой очень довольны. Но тебе бы в колледже учиться, а не на фабрике работать.
- В Порт-Пиларе лучший колледж находится на углу Горбатого проезда и улицы Веллингтона, - сказала Яника.
Хоршид рассмеялся. На углу Горбатого проезда и улицы Веллингтона был рынок, знаменитый тем, что на пятерых покупателей там приходился один карманник, и тем, что украденное у тебя можно было тут же выкупить назад по договорной цене, если знать нужного человека.
Хоршид вовсе снял галстук, закатал рукава и стал уплетать баранину. Он задорно рвал хлеб, засевая стол вокруг себя крошками, подмигивал Янике, и Яника поняла, что он старше нее всего лет на десять, как и Ярай. Вкус к ней вернулся. Баранина оказалась пряной и сытной.
Теперь каждый день соседка звала Янику к себе ужинать. Каждый день Яника находила, что в доме есть Хоршид, а соседка, напротив, совершенно отсутствует.
На фабрике Янику позвали в кабинет к Нишу и объявили, что переводят ее в линейные мастера.
В конце недели Яника легла с Хоршидом, но прежде чем позволила ему до себя дотронуться, она ускользнула в ванную и засунула себе между ног рыбий пузырь, наполненный смесью свекольного сока и уксуса.
Гасседак был очень доволен.
- Главное не торопиться, - сказал Гасседак. – К сезону малых холодов он пообвыкнется настолько, что поедет туда, куда ты его позовешь.
Янику и раньше нечасто гоняли с ерундовыми поручениями, а теперь вовсе перестали. Она понемногу обживала новую квартиру. С неделю за Яникой ходили неясные тени, постоянно мелькал тучный зевака с газетой, появлялась женщина, наряженная то крестьянкой, то фабричной работницей. Потом тени пропали.
Всякий раз перед свиданием с Хоршидом Яника обходила квартал, глядя по сторонам, потом отпирала черную лестницу, поднималась к себе через парадный вход, впускала с черной лестницы Ярая и еще двоих его людей. Ярай старательно не смотрел на нее, а когда Яника с ним заговаривала, отвечал сухо, вскидывал подбородок и вглядывался куда-то поверх головы Яники, словно увидел знакомого.
Хоршид, однако, никогда не ходил к Янике домой. Во всем остальном он и вправду пообвыкся, заговаривал при Янике о делах, а в один из вечеров Яника увидела на его письменном столе небрежно раскиданный пасьянс из фотографий с машинописными надпечатками из букв и цифр. Яника подошла и стала смотреть. На одном из снимков был Аттани, в мелкой бороде и очках.
- Знаешь его? – спросил Хоршид.
- Он был на первой полосе «Пиларского курьера», - сказала Яника.
Хоршид покивал.
- А это кто? – спросила Яника и показала пальцем на двоих человек, хотя прекрасно знала, кто это. Вар и сун, черноголовый и белоголовый, стояли по бокам Аттани вполоборота.
- Это главари местного подполья, - сказал Хоршид.
Он взял другой снимок.
- Это двоюродный брат Аттани, - сказал Хоршид, - второй человек в профсоюзном движении.
Бросил снимок и взял другой.
- Это сокурсник Аттани, учился вместе с ним в военной академии. Сейчас служит в гарнизоне Порт-Пилара.
Еще один снимок полетел на стол, а новый оказался в руках у Хоршида.
- Товарищ по каторжному бараку, где Аттани мотал срок после того, как его судили и отчислили из академии. Обустроил в Синих горах тренировочный лагерь для молодых революционеров. Подростки туда валом бегут.
Хоршид ходил по комнате вперед и назад, бросая слова скупо и тяжело, словно мостил дорогу крупным булыжником. Яника подумала, что обращается он не к ней а к собеседнику в своей голове.
- Каркумма слишком увлекся гольфом, - сказал Хоршид. - Он завербовал в подполье одного главаря и теперь думает, что ячейка у него в кармане. Он думает, что если у него под рукой батальон федеральных войск, то он размолотит в щепки любую герилью. Но как только вояка из метрополии убьет одного человека из народа вар, на улицу выйдет дюжина. А как только убьют дюжину – выйдет весь город. Против города даже федералы бессильны, если только они не готовы устроить геноцид.