– Все-таки я не понимаю, герцог, почему же вы его не убили?
Убери отрицание перед последним глаголом, и получится один в один то, с чем приставал ко мне Уилкинс полтора месяца назад. Я невольно усмехнулся – пожалуй, было бы куда логичнее, если б они задавали свои вопросы наоборот…
– Откуда в вас такая кровожадность? Насколько мне известно из литературы, женщины обычно больше склонны просить пощады для павших врагов.
– Во-во, из литературы! – хмыкнула она. – Там милосердие смотрится отлично. Интересно, что б вы сделали, если бы я давеча пожалела бедных пиратов на «Прометее» и перестала в них стрелять?
– Что бы я сделал? Очевидно, включил защитное силовое поле – чего зря помирать?..
– Не поняла! – она тряхнула головой. – А почему вы его сразу не включили?
– Занят был с порталом. К тому же на вас оно все равно бы не распространялось…
– Значит, одному помирать глупо, а за компанию со мной вроде и нормально… Прямо не знаю, как реагировать, – пожаловалась она, но потом улыбнулась. – Ладно, не о том речь. Я, может, и не слишком хотела смерти этого мерзавца, но вы-то, герцог!.. Такой поступок противоречит вашим жизненным принципам, разве нет? Или они тоже изменились вместе с вами?
Я снова рассмеялся, и она обиженно надулась.
– Я что, анекдот рассказываю?
– А?.. Да нет, я просто не помню, чтобы делился с вами своим мировоззрением по данному поводу. Вот с Уилкинсом обсуждали эту тему, было дело… Из чего с неизбежностью следует вывод, что вы некогда и его доняли. А казалось, он покрепче меня будет.
– Да уж, Джек Уилкинс – законченный сухарь, можете за него не волноваться! – прервала она мои рассуждения. – Так как? Что случилось с принципами?
– Не знаю. Давненько не проводил инвентаризацию – все, знаете ли, приходится делать второпях…
– А почему резину тянем?
Губы сжаты, брови сведены, взгляд холоден и неприступен.
– Вам бы прокурором работать! – восхитился я.
– А вам – подследственным!
Я прикинул – не обидеться ли для разнообразия? – но потом решил, что это был комплимент моей неуступчивости (у людей научился так злостно себя обманывать – это точно). В конце концов, почему же я действительно не убил Тэда?.. Да из-за того выражения в его глазах, которое промелькнуло перед самым моим прыжком. Не страх, не удивление, а так… Сложно выразить. Скажем, это был сдержанный иронический смешок.
– Ну, хорошо. Я не убил своего дворецкого потому, что не уверен: имело ли место предательство.
– Это как? – Глаза Гаэли в изумлении расширились, губы слегка изогнулись, и я подметил, что данный тип эмоций очень ей к лицу. Странная для меня мысль, вы не находите?..
– Неужели вы считаете, что Тэд мог так ошибиться в выборе траектории движения случайно?
– А по-вашему – специально, что ли?
– Он же профессионал экстракласса – пусть и в прошлом… Зная мои возможности, Тэд просто обязан был исключить подобный риск.
– Он мог вас недооценить. Ваш выпад был уж очень хорош…
– Да где там! В былые времена я на ринге и не такое показывал, а уж Тэд наверняка – хотя бы из любопытства – просматривал записи моих боев. Это ж был мой излюбленный прием, я им свой первый титул выиграл у прежнего чемпиона… как бишь его звали… – Я невольно попытался вспомнить – все-таки это был один из самых ярких моментов моей жизни, – поэтому сперва пропустил реплику Гаэли мимо ушей. А сказала она:
– Факкетти. Гаэтано Факкетти, так его звали. Когда же смысл ее слов до меня дошел, я слегка остолбенел.
– Простите, Гаэль, вы что, боксом интересуетесь?
– Спаси Бог! – Она успокаивающе погладила меня по плечу. – Нет, я интересуюсь вами. Поэтому при первой возможности – а она недавно подвернулась на «Прометее» – я тоже просмотрела коллекцию ваших поединков. Впечатляющее зрелище, ничего не скажешь!
– А что записи моих боев делают на «Прометее»? – растерянно пробормотал я.
– Как что? Адмирал, как они его называют, является страстным поклонником вашего таланта, что меня с ним несколько примиряет. Вы не знали?
– Нет. – Я покачал головой с непритворным удивлением, а потом спохватился:
– Между прочим, что вообще происходило на «Прометее»?
– Потом. Сначала закончим с дворецким.
За всей этой болтовней мы одолели больше половины пути до Нью-Фриско, и я решил, что в самом деле пора закругляться…
– Все очень просто, Гаэль. Поставьте себя на его место и предположите, что вам не хочется предавать ни одного из своих нанимателей. Из-за желания поберечь здоровье или по какой другой причине… Что делать? В свое время в разговоре с Уилкинсом, содержание которого вам, похоже, известно, я чуть не пророчески заметил, что служба двум хозяевам становится плоха, только когда их интересы вступают в противоречие – тогда, дескать, предательства не избежать. Теоретически я был прав. Но на практике всегда можно попытаться сделать так, чтобы тебя не поймали за руку. Именно это Тэд и провернул. Он послушно исполнил приказ моего дяди, но попутно предоставил мне шанс уйти, так сказать, невредимым.
– А если бы вы им не воспользовались? – запальчиво поинтересовалась Гаэль.
– Дурак – я. Он-то тут причем?
– Понятно. Ну-ну, продолжайте!
– Да все, собственно. Получилось, что фактически дядю Тэд все-таки обманул, но видимость лояльности соблюдена… Но только видимость. Потому как по всем законам я не должен был оставлять его в живых, и, следовательно, дядя задумается…
– Безусловно. Если узнает об этом!
– Что? – я сбился с мысли.
– Интересно, как Тэд сможет ему что-нибудь сообщить, если будет согласно вашему же приказу сидеть под арестом?
И вправду – как? Похоже, рановато я возомнил себя прозорливым и дальновидным – это было очень опасное заблуждение.
– Ничего, дядя что-нибудь придумает, – извиняющимся тоном пробормотал я, но прозвучало очень слабо…
Гаэль обошлась без злопыхательства, однако заметила:
– По-моему, он через какое-то время поймет, что его агент провалил задание, и благополучно об этом забудет.
Я крайне сомневался в способности дяди что-нибудь забыть, но и впрямь – дела поважнее у него могли найтись. Я вздохнул, как бы признавая несостоятельность своей гипотезы, но Гаэль неожиданно отрицательно замотала головой:
– Ваш просчет ни о чем не говорит. Вы ведь предполагали нечто другое. Что?
И ведь она опять была права – я охотно подхватил знамя своей мысли, слегка повалявшееся в грязи…
– Так если б барон Детан задумался, то наверняка пришел бы к выводу, что это определенный знак с моей стороны. Знак, что я считаю наш конфликт исчерпанным и не намерен в дальнейшем совершать действия, направленные против него.
– А он исчерпан? Конфликт-то ваш? – Я промолчал и принялся закуривать, а она напомнила:
– Герцог, но я же до сих пор не в курсе, в чем он состоит… или состоял.
– Фактически это не важно. Мне ведь в любом случае выгодно, чтобы он так думал. – По сути, в глубине души я не мог однозначно решить, хочу ли я продолжения конфронтации с бароном Детаном. Точнее, хотеть-то не хотел. Но надо ли?
– Положим, смысл в этом есть, – согласилась она, быстренько сверилась с показаниями приборов, тоже закурила и заговорила с неожиданной мягкостью:
– Послушайте, не хочу вас обижать, но все же… Я придерживаюсь весьма высокого мнения о ваших умственных способностях, но не слишком ли самонадеянно на вашем месте рассуждать, что подумает или сделает великий детектив? Он гений – это общепризнано.
– Что ж тут обижаться? Самонадеянно донельзя. Но альтернативы не просматривается. – Мы обменялись сочувственно-понимающими взглядами, но, припомнив сегодняшний Совет, я слегка приободрился. – Хотя иногда и мне удается загнать его в угол!
Гаэль, как ни странно, поверила моему бахвальству и качнула головой с выражением: «Ну, крут, ничего не скажешь!» – а потом очередной раз усмехнулась:
– Значит, по-вашему, есть шанс, что великий детектив маленькую игру вашего дворецкого не раскроет!
Некоторое время я молча ее разглядывал и пришел к выводу, что спорит она чисто из любви к искусству. Ладно. Тем более что аргумент никуда не годился…