Через некоторое время двое ребят, лет десяти, игравшие около дома, наткнулись на посиневшего человека, о чем сообщили родителям. Те, в свою очередь, сигнализировали куда следует, большей частью пытаясь оградить своих отпрысков от такого зрелища. Когда, на следующий день, жильцы дома номер десять по Привокзальной улице основательно загрузили телефонную линию ближайшего к ним отделения милиции, в их дворе появился старенький Уазик, грязно-желтого цвета с синей полосой. Стирая резину шин, с залихватским визгом тормозов, он резко остановился у мусорных баков. Двое мужчин в форме не торопливо вышли из кабины.
- Пованивает, - прокомментировал толстяк, лет сорока, весь потный от июльской жары.
- Ага, - подтвердил его напарник, подтянутый, усатый мужчина помоложе.
Они обошли бетонную стену и, зажав носы, остановились.
- Давно лежит, наверное, - покачал сокрушенно головой толстяк.
- Так ведь, Михалыч, вчера уже звонили, - откликнулся усатый, - ну что, пойду, морг обрадую.
Михалыч вдруг приподнял руку.
- Э, стой. Видишь на башке кровь?
- Ну и что?
- А то, что сейчас в известность оперов ставить надо и начальству докладывать, а думаешь, оно нас за эту "бытовуху" по головке погладит, да и нам рапорты потом строчить в такую жару, бля.
Он оглянулся вокруг. В вечерних сумерках хоть и был, конечно, слышен гул голосов и машин, но никто явно их не разглядывал.
- Давай, Серега, за ноги его.
- Точно! - Быстро сообразил напарник.
Вдвоем, держа тяжелое тело, милиционеры обогнули бетонную стенку и кинули свою ношу в ближайший мусорный бак.
- Видал Михалыч, а трупец-то лыбится.
Толстяк усмехнулся.
- Отлыбился уже, - и он захлопнул тяжелую крышку контейнера, которая прищемила вытянутую руку мертвеца в запястье. Толстяк присмотрелся. В кулаке у "Пупка" была зажата маленькая, пожелтевшая и грязная иконка, на которой была изображена женщина с печальными глазами и младенцем на руках.
- Эй, Михалыч, ты чего?
Толстяк молча развернулся и медленно пошел к машине. Усатый сплюнул себе под ноги, пожал плечами и двинулся следом. Дверцы машины хлопнули минуту спустя и Уазик, скрипнув рессорами и обдав клубами выхлопных газов мусорные баки, рванул прочь.
ПРОГУЛКИ ПО ВОДЕ.
По железнодорожному мосту через Оку прогрохотала одна пригородная электричка, следом за ней другая, в обратном направлении. А с бетонной дороги, внизу, на проселочную, съехал "Джип Чероки", а может и "Джип Гранд Чероки", в общем, что-то чертовски "черокистое". Машина, сверкая черным никелем и хромом, бесшумно преодолела ухабистую колею и остановилась среди нескольких других четверо колесных собратьев, нещадно раскалившихся на июньском солнце. Несколько владельцев "Нив", "ВАЗов" и "Москвичей", пропекающих спины и бока вместе со своими домочадцами или друзьями на импровизированном "диком" пляже, подняли головы. Они оценивающее оглядели "Джип" и деланно равнодушно уткнулись, кто в газеты, кто в беллетристику, кто в карты. Четверо ребятишек, создавая необычайный шум, плескались в воде, не обращая внимания ни на что.
Двери машины открылись и на горячий песок пляжа, со стороны водителя, ступила нога Митькина Александра Ивановича, на этом коренастом, лысеющем мужчине были, в данный момент, только шорты синюшного цвета, схваченные на огромном животе тесемкой и толстенная золотая цепь с крестом на бычьей шее. Со стороны пассажира, кряхтя и ойкая, выбралась Митькина Зинаида Петровна. Женщина необъятной комплекции, одетая уже в полосатый купальник. К тому же, с ног до головы, увешанная изделиями из серебра и золота, которые всегда так дороги наивному женскому сердцу.
Супруги прошествовали почти к самой воде. Постелили покрывало и грузно разместили на нем свои седалища. Оба сразу инфантильно уставились на водную гладь. Минут десять спустя Александр Иванович начал нервно ерзать на месте и, наконец, не выдержав затянувшейся паузы, спросил:
- Зусик, может я пойду, искупнусь?
Зинаида Петровна скосила на мужа свои карие глазки, почти полностью заплывшие жиром и негодующе крякнула.
- Лелик, в тебе нет ни какого стержня гигиены! Неужели ты хочешь купаться в этом?
Митькин посмотрел на воду и не заметил в ней ничего предосудительного, если не считать нескольких детей. На его открытом, обветренном лице было написано, что "стержень гигиены" в нем отсутствует напрочь. Александр Иванович промычал, что-то не вразумительное.
- Что? - Не расслышала его благоверная. - Тебе мало нашего бассейна, так ты притащил меня сюда, в это плебейство!
Она истерично взвизгнула. Митькин испугано огляделся и погладил жену по руке.
- Ты ляг, дорогая, позагорай. Тебе вредно волноваться.
Зинаида Петровна, успокоившись, легла на спину и уже примирительно проворковала:
- Ты же понимаешь, Лелик, я волнуюсь за тебя. Тут грязно. А вдруг еще и машину угонят.
Митькин, аккуратно, похлопал жену по жирной ляжке.
- Зюсик, ты отдыхай, а я покараулю.
Александр Иванович тяжело вздохнул, оперся подбородком на кулак и впился злобным взглядом в мокрых и веселых ребятишек, бегающих по кромке воды.