– Чего вылупились? – спросил Масло.
Этот человек снова и снова нас удивлял. Остальные время от времени тратили монетку, чтобы покувыркаться с профессиональной ублажительницей. Обычно такие дела не обсуждались, но я мог подтвердить, что ни у одной местной женщины не видел ни волоска ниже шеи.
– Вот те на! – воскликнул Эльмо. – А я-то думал, что это только мне везет на бритых.
– Я думал, они бреются, чтобы вошек не подцепить, – сказал я.
– Не-а. Это у них религия такая чудна́я.
– Катахрезис, – пробормотал Гоблин.
Одноглазый помрачнел.
Жабья морда Гоблина расплылась в ухмылке.
– Да я не про тебя, заморыш. Ты-то у нас просто хрезис. Катахрезис – это не ругательство, а сочетание противоречивых понятий. Вот как «чудна́я религия», например.
– Ребята, вы мою удачу сглазить пытаетесь?
– Ишь ты, догадался! – ответил Эльмо. – Разговоры о женских кисках всегда срабатывают. Давай-ка расскажи еще об этих бритых лобках.
Одноглазый собрал деньги. Несмотря на выигрыш, он приуныл. Такую классную тему нам подкинул – недели можно потратить на ее изучение, – и никто на это не повелся.
Я перемешал колоду и принялся сдавать. С каждой взятой картой Одноглазый мрачнел все пуще. Последняя его добила.
– Черт бы тебя побрал, Костоправ! Сукин сын! Говнюк!
Эльмо с Маслом сидели молча, не понимая, в чем дело. Гоблин попискивал от восторга, как воробей в брачный период.
Одноглазый раскрылся. У него была тройка треф, шестерка бубен, девятка червей и пиковый туз. Последней картой был валет мечей.
– Сколько раз ты жаловался, что у тебя и двух карт одной масти нет? На этот раз врать не придется, – сказал я.
До Эльмо и Масла дошло, и они расхохотались громче нас с Гоблином. Зрители тоже вдоволь посмеялись.
Тут в дверь просунулась голова Лейтенанта.
– Кто-нибудь видел Кеглю?
Прозвучало это недовольно, будто ему пришлось работать в выходной.
– Опять в загуле? – предположил Эльмо.
– Похоже. Сегодня его очередь кухарить, а он не явился. Повара уже готовы его на суп пустить.
– Попробую образумить дурака, – сказал Эльмо, несмотря на то что Кегля подчинялся не ему, а Краглеру.
– Спасибо, сержант.
Эльмо умел воспитывать разгильдяев.
– Парни, а что вы вообще здесь расселись? Темно, смрадно… Сходили бы воздухом подышать да на солнышке погреться, – предложил Лейтенант.
– Это наша естественная среда, сударь, – ответил я.
По правде говоря, никто попросту не додумался играть снаружи.
Собрав карты и пиво, мы высыпали на улицу и расселись там. Одноглазый раздал. Разговор о волосах жительниц Алоэ, а точнее, об их отсутствии пошел живее.
День выдался прекрасный: безоблачный, прохладный. Дул легкий, не способный помешать игре ветерок. Зрители тоже переместились на улицу. Одним было интересно просто смотреть, другие надеялись, что для них освободится место за игровым столом. Они присоединились к нашей дискуссии, которая становилась все более пошлой и в которой каждый стремился блеснуть осведомленностью.
– Сколько мы уже играем этой колодой? – спросил я между делом.
Отдельные карты уже до того истрепались, что распознавались по рубашке, но память то и дело меня подводила.
Все с интересом уставились на меня.
– Что-то сейчас будет, – предрек Одноглазый. – Выкладывай, Костоправ, а то у нас есть темы поважнее.
– Что, если эта колода достаточно стара, чтобы зажить собственной жизнью?
Одноглазый хотел было съерничать, но вдруг замер. Он всерьез задумался о такой возможности. Гоблин тоже. Бледный уродец воскликнул:
– Твою же мать! Костоправ, а ты умнее, чем кажешься. Карты обрели разум? Это многое объясняет.
Все уставились на Одноглазого и закивали в такт. Колдун заявил, что карты ненавидят его с незапамятных времен.
Но снова выиграл.
Три победы подряд – сущее безобразие. Следовало бы насторожиться, но вместо этого я снова сменил тему:
– Знаете, а ведь меня уже восемьдесят семь дней не пытались убить.
– Все еще впереди, – сказал Эльмо.
– Нет, правда. Только задумайтесь: на улице мы легкая мишень для кого угодно, но за нами даже не наблюдают. И никто из нас не озирается по сторонам и не жалуется на язвы.
Игра прекратилась. На меня уставились семнадцать глаз. Масло сказал:
– Костоправ, только попробуй сглазить, и я лично тебя придержу, когда кто-нибудь захочет сделать тебе вскрытие твоим же любимым ножом.
– Он прав, – возразил Гоблин. – Мы здесь уже три месяца, но ничего хуже пьяных драк не случалось.
Среди шестисот сорока бойцов Отряда нашлось несколько придурков, чьим любимым развлечением было надрать кому-нибудь зад по пьяни.