Гренки из бородинского хлеба: жирные такие, зажаристые, щедро натёртые чесноком и посыпанные сыром. На небольшом железном подносе морские гады: раки, креветки и кольца кальмара. Рядом сыр косичка, жареная моцарелла и настоящий халуми, — впервые попробовал эту штуку; ничего так, но почему-то на зубах скрипит.
Куриные крылья, свиные рёбра и колбаски с капустой пока что не вынесли, но они уже были где-то в пути.
Короче говоря, сожрать всё это за раз у нас не было никаких шансов. Впрочем, скоро должны были подъехать Шиза и Костя. Сестра уже отчиталась по телефону, что таки сподобилась совершить прыжок и пребывала в полном восторге. Правда, на первый раз на полтора километра её никто не пустил, но всё равно.
Галочку напротив этого своего пунктика она могла смело проставить. Теперь из заявленного остались только дельфины и ледокол.
А вот Косте, кстати, прыгать запретили. Сказали похудеть на двадцать килограмм и только тогда возвращаться. И он, судя по всему, был этому несказанно рад.
— О-о-о-о! — заулыбался Лёха, когда наша девочка вернулась с главным гвоздём программы.
Четыре потные кружки золотистого лагера встали прямо перед нами. Сразу же по две на рыло, чтобы в случае чего не ждать, пока нальётся новое.
— За семью! — сказал я и мы с братом стукнулись кружками. — До дна?
— А почему бы и нет?
— Действительно. Почему?
Пей, Л ёшенька, пей.
— Ну ты как вообще? — я начал совсем издалека. — Что нового?
— Э-э-э, — Лёха оглянулся; проверил, к нему ли я обращаюсь. — Да много нового на самом-то деле, но ты и сам всё знаешь. Я же постоянно рядом с тобой последний месяц.
— Ну да, ну да, — сказал я. — Суетно как-то стало, да? Беспокойно. Прямо вот ни одной свободной минутки нет.
— Зато весело!
— Весело-то оно весело, — согласился я. — Но как здорово в этом мире суеты было бы найти свой островок спокойствия? Как думаешь?
— Ярик, ты меня пугаешь, — честно признался брат.
— Не пора ли тебе остепениться, Лёх? — я попёр вперёд. — Ты ведь уже не так молод, как тебе кажется…
— Мне двадцать два.
— … часики тикают, и время неумолимо несётся вперёд. Что останется в этом мире после тебя? Какое наследие ты оставишь? Никогда не думал об этом?
— Яр, ты чо? Нажрался уже?
— Да почему сразу нажрался⁉ Я просто волнуюсь о тебе и в кои-то веки решил поговорить по душам. Открыто, честно, искренне и не скрывая эмоций. Так, как и должны по идее общаться брат с братом…
— Всем привет! — тут откуда не возьмись появилась Шиза и увела прямо из-под носа у Лёхи вторую кружку. — О, пивас! Спасибо!
— Здарова, — а это за стол присел довольный жизнью Ходоров.
— Вот! — пускай они и припёрлись некстати, это самое «некстати» сейчас можно попробовать обернуть в «кстати». — Посмотри на ребят. Какие они стали счастливые, как только обрели друг друга. Лизонька прям расцвела, да и Костя теперь как будто бы другой человек.
— Яр, ты чо? — уточнил Ходоров. — Нажрался уже?
— Да что вы за люди-то такие⁉ — не сдержался я. — Почему вы всё человеческое сразу в штыки-то⁉
— Нажрался, — кивнула Шиза и жадно присосалась к кружке. — О! Крылышки подъехали! Гранмерси!
— Так…
Пропащее поколение, — подумал я.
Нет в мире существа более скупого на проявление чувств, чем мытищинский подросток, который родился и вырос в начале девяностых.
Среди нас почему-то стыдно открыто говорить о любви и дружбе. Любить и дружить — нет, не стыдно, а вот говорить — да. Себе дороже. Только попробуй что-нибудь такое ляпнуть в пацанской стае, и тебя сразу же сожрут. Стыдно кого-то хвалить. Стыдно беспокоиться. Стыдно привязываться. Все проявления настоящих чувств мы каким-то странным образом научились подменять злым юмором.
О-хо-хо…
Что-то я и впрямь нажрался с непривычки с пары глотков, раз на философские мысли пропёрло. Как это я так умудрился?
Ладно.
Чёрт с ним.
Буду говорить прямо.
— Лёх? — спросил я. — Женишься на негритянке?
Брат аж поперхнулся. Но… кажется, заинтересовался. Или это я хотел, чтобы он заинтересовался, и принимал действительное за желаемое.
— В смысле «женишься»? — спросил он.
— В прямом.
— Э-э-э… По-настоящему, что ли?
— Ну не по-игрушечному же.
— А зачем?
— Так надо, — сказал я. — Просто поверь, Лёх. Для нашего общего дела.
Лёха замолчал. Задумался. По его лицу пробежал настоящий калейдоскоп эмоций. Костя сделал вид, что не присутствует при этом разговоре и начал молча хрустеть гренками, а Шиза озорно переводила взгляд с меня на Лёху и обратно.