Автобус подъехал к станции Мытищи.
— Короче, — я решил временно свернуть весь этот разговор. — Льём из пустого в порожнее. Нужно предметней узнавать, что да как…
Жили мы в двух шагах, на улице Станционной, в длинной кирпичной многоэтажке. Очень длинной, аж на десять подъездов.
— Как съездили? — крикнул Лёха с кухни и выкатился нас встречать.
Да-да, именно выкатился.
Дело в том, что наш старший брат, Алексей Романович Апраксин, был инвалидом-колясочником и… ну иначе как примером для подражания его не назовёшь. Причём не только для нынешнего моего воплощения, но и для прошлого. Да и для всех людей в мире, если так прикинуть.
Короче.
Он свой недуг нахрен не замечал.
Этот человек не знал, что такое рефлексия и самокопания. Вообще. Совсем. Но не! Я понимаю, что сперва может показаться, что Лёха — это такой весь из себя глубокий и трагический персонаж, который напоказ излучает жизнерадостность, но глубоко внутри грустит, хандрит и мучается. Да только я знаю его с самого рождения и ответственно заявляю:
Нет!
Нихрена подобного!
Мне даже иногда кажется, что у него какое-то психическое отклонение. Как депрессия, только наоборот — эдакий вечный дофаминовый приход.
Абсолютно довольный жизнью, кипящий, бурлящий, искренний и настоящий. И охренеть какой активный. Ноги его не слушались — это да, зато с верхней частью тела всё было в полном порядке и вот тут-то он разошёлся, как только мог. Банки с голову, шея бычачья, шесть кубиков на животе и внушительные грудные мышцы, между которыми можно колоть орехи.
Среди девушек Лёха имел ошеломительный успех, но пока что бабничал и в отношениях замечен не был.
Что до нашего маленького цветочного бизнеса, то и тут он пришёлся как нельзя к месту. Как только ему исполнилось восемнадцать, батя сразу же оборудовал наш небольшой фургончик под ручное управление. Плюс — Лёха при деле. Плюс — все инвалидные парковки наши. Плюс — батя частенько с бодуна и из-за выхлопа может нарваться на штраф или вообще забить на работу.
Минусов нет.
— Слушай, Лёх, сегодня по нулям, — я отнёс сумки в большую комнату.
— С рынков и по нулям⁉ — брат неподдельно удивился.
— Да мы не доехали никуда. Пришлось развернуться, батя позвонил из отделения.
— Опять⁉
— Ага, — я вернулся в прихожую, выдвинул ящик из тумбочки и начал копаться в поисках паспорта моего драгоценного родителя. — Собаку чью-то спёр.
— Нахрена ему собака-то?
— Так батя же, — пожала плечами Шиза.
— Сейчас сходим, заберём его, — добавил я.
— Ну ладно, чо теперь, — Лёха легко со всем смирился и покатился обратно в кухню. — А я на ужин драники делаю! — крикнул он не оборачиваясь. — Давайте возвращайтесь побыстрее! У меня для вас сюрприз!
Район у нас был компактный. Всё что нужно — на расстоянии вытянутой руки. Вот и отделение находилось через два дома, так что добирались мы с Шизой до него минут пять, не дольше. Сестрица-демоница продолжала радоваться миру и улыбалась всем прохожим, а я всё так же гонял по кругу свои мысли.
Что делать?
С чего начать?
Все мои знания из прошлой жизни — несомненные козыри. Но эти козыри никак невозможно разыграть, потому что они из другой, сука, колоды! Люди не идиоты и сразу же поймут, кто тут шулер.
Мной заинтересуются.
Меня найдут.
А пока что я слаб, меня попытаются подмять под себя, либо же вообще превратят в лабораторную крысу.
Ни то, ни другое меня категорически не устраивает. Мастерство порталов, оно ведь… оно как бы накладывает на человека определённый отпечаток. Профдеформацию, если можно так выразиться.
Свобода тела, свобода духа, свобода разума. Вечный путь и вечное раздолье в пути.
Пожив такой жизнью и, — что немаловажно, — добившись такой жизни, становиться чьим-то слугой просто немыслимо. Ни слугой, ни подчинённым, ни даже вассалом на хороших условиях… да пошли они в жопу! Я был, есть и буду сам себе хозяин.
Так что во избежание неприятностей, портальщик Яр и Ярослав Апраксин должны достойно выдерживать очную ставку. Во всяком случае пока что…
Так что решено!
Первый шаг к былому могуществу — собрать и переварить всю информацию по одарённым этого мира. Тем и займусь. Вот прям сегодня же.
— Мы принесли документы Апраксина, — я сунулся в дежурное окошечко и протянул паспорт.
Паспорт полицейский забрал, а нас выгнал на крыльцо. Сказал, что нечего нам тут делать, идите, мол, гуляйте.
— Сынууулька! — батя появился уже спустя пять минут; договорился-таки, чёрт языкастый. — Дочу-у-рка! Спасибо, что не бросили папку в беде, — и заграбастал нас в шутливые объятия.
Батя-батя…
Роман Романович…
Сухой, чуть сгорбленный мужичок с самой подвижной мимикой, которую я когда-либо видел. С такой мимикой, да с его талантом врать и не краснеть, ему бы в актёры, да вот — не вышло.
Что есть наш батя?
Яйца, табак, перегар и щетина — самое чёткое описание, которое только можно придумать. Ну и клептомания ещё до кучи.
Да, батя пёр всё, что плохо лежит. Всегда и всюду, при первой же подвернувшейся возможности. Причём иногда он воровал такие вещи, которые ну просто невозможно сбыть, — ну на кой хрен ему сдались дорожные знаки, например? А декоративные камушки из аквариума в Доме Культуры? А собака эта сраная, из-за которой его сейчас задержали?
Мне иногда кажется, что он всё это делает из какого-то принципа. Как будто руководствуется каким-то своим, одному ему ведомым кодексом. Хренов путь бусидо, свернувший не в ту сторону.
— Нахрена тебе собака понадобилась? — спросил я первым же делом.
— Это была не просто собака, Ярик! Это был образцовый французский бульдог, кобель-осеменитель! Трофейный, мать его, самец! Знаешь, сколько стоит случка с таким⁉
— Ты хотел заработать на случке? — хохотнула Шиза.
— А чего ты смеёшься? Я уже и сучек ему нашёл, и обо всём договорился. Я ведь, — батя прижал кулак к груди, дескать, душа болит. — Я ведь пёсику приятно сделать хотел! А то ведь сидит у этой баронессы в квартире, по пять минут в день гуляет, ни света белого не видит, ни баб…
Короче, понятно.
Очередная мутная схема пошла не по плану.
— Чо за собака-то, бать? — вместо «здрасьте» крикнул Лёха, стоило нам зайти домой. Видимо, его тоже заинтриговал поступок родственника.
— Это не просто собака была, Лёх! — начал уже отрепетированную речь батя, скинул ботинки и двинулся на кухню. — Это был образцовый французский…
Запах драников, будто мультяшный дымок, прямо с порога брал за ноздри. Обеденный хот-дог уже давным-давно переварился и жрать хотелось до одури.
Динь-дон! — раздался звонок в дверь.
Мы с сестрой ещё толком не успели раздеться и толкались в прихожей. Шиза открыла дверь.
— О! — вскрикнула она. — Костя, привет! Ну-ка наклонись, чо скажу.
— Чо?
— М-м-м-м-ма!
К моему удивлению, и к ни меньшему удивлению самого Костяна, Шиза схватила его за затылок, притянула к себе и крепко поцеловала прямо в губы. Чуть ли не в дёсны жахнула. Затем отпустила и прищурилась, прислушиваясь к собственным ощущениям.
— Ну-у-у, — протянула она. — Прикольно, да, — и тоже пошагала на кухню.
В следующую секунду в прихожую ввалился Костян. Рожа у него была ещё красней, чем обычно, прямо-таки пунцовая. Глаза круглые, рот открытый, дыхание нахрен сбито.
Костя, — он же Константин Кириллович Ходоров, — был самым крупным подростком, которого мне доводилось видеть. Метра два ростом и килограмм сто двадцать весом. А ведь он же ещё растёт! И как это зачастую бывает с такими вот большими людьми, Костян был очень стеснительным, робким и где-то даже нервозным.
Местами.
А местами вообще нет. Например, вывешивать люлей пацанчикам из параллельного класса его робость ему не мешала.
Но как бы там ни было, Костя был моим другом, одноклассником и тем самым человеком, который изображает из себя совершеннолетнего и покупает пиво на всю компанию.