Тихона душила злоба. Он вскочил, но вспомнив слова из воинского устава, первые страницы которого он бегло пробежал вчера, — «Жалобы на начальника можно приносить единолично и только за себя», — беспомощно опустился на койку и отвернулся от несчастного литовца.
2
В десять часов утра в казарму пришел капитан Али-Ага Мехметинский, старший офицер батареи. На крупном продолговатом лице капитана торчал горбатый нос. Голова у него лысая, густые усы лежали пышно, брови приподняты, карие глаза на этот раз отражали усмешку. Маленькие руки с тонкими белыми пальцами капитан держал за спиной. Поздоровавшись, Мехметинский крикнул:
— Антонов Валентин Павлович.
— Я, — отозвался один из новобранцев.
— Ты малограмотный?
Солдат что-то пролепетал в ответ, и капитан вызвал Морозова.
— Ты также малограмотный. Что же это такое? Из большого города, а малограмотных прислали. Почему вы не учились?
Морозов густо покраснел.
Мехметинский ходил вдоль строя и, ласково улыбаясь, вызывал новобранцев по фамилии, имени и отчеству, хотя в руках у него не было списка.
— А мы-то ждали вас и думали: сибиряки не подведут… Та же неграмотность, что и в прибалтийских губерниях, и в центральной России. Нехорошо. Артиллерист должен быть крепко грамотным…
Лицо капитана стало серьезным. Егощеки несколько обвисли, но глаза по-прежнему блестели. Разговаривая с новобранцами, он прищуривал их.
— Держи голову прямо и приподними правое плечо, — сказал капитан Подковину. — Ты долго работал в судебной палате? Два года? А до этого работал где-нибудь?
— Был приказчиком. А основное мое занятие — рыбак.
— Хороший у тебя почерк?
— Я, ваше высокоблагородие, писарем не хочу.
— Посмотрим. Кого же писарем сделать? Сам видишь. И писаря нужны… Абрамович Моисей Иосифович! Ты мастеровой, слесарь?
«Вот память так память. Прочитал раз список и всех помнит», — подумал Подковин.
— Хорошие слесаря нам нужны. Что же ты можешь делать?
— Швейные машины умею починять, замки новые делал.
— К пушке замок новый сделаешь?
— При инструменте — все можно.
— А новую пушку сделаешь? — желая развеселить солдат, спросил капитан.
— Давайте инструмент и помещение, я вам и пушку сделаю. Только с одной возиться невыгодно.
— Дельно сказано, — рассмеялся капитан. — Мы тебя в арсенал пошлем. Веревкин Матвей Карпович... Извозчиком был? Лошадей знаешь? Таких-то нам и надо. Быть тебе ездовым. Хороших лошадей тебе пару дадим. Малограмотный?.. Если ученье быстро охватишь, то старшим фейерверкером будешь. И верховой конь будет у тебя, и целым взводом будешь командовать… Н-да… Грамота у вас слаба, ребята.
Двадцать новобранцев ушли к своим койкам. Cегодня они освобождены от общей учебы. День был ясный и морозный… Через большие окна, обледеневшие внизу, солнце освещало внутренность казармы. Посредине ее, между чугунных колонн, поддерживающих потолок, — широкий проход вдоль всего помещения. По бокам, у стен, в несколько рядов стояли койки канониров; в углах, где было попросторнее, помещались старшие и младшие фейерверкеры. В проходе группами маршировали молодые солдаты. Слышались топанье и возгласы взводных.
Перед обедом, освободившись от занятий, к Подковину подошел его сосед.
— Напиши мне письмецо-то. В Орловскую губернию…
— Хорошо, напишу. Как твоя фамилия?
— Коневязов.
— Мы с тобой вот так договоримся: ты делай свое дело, а я напишу.
— Как же без меня-то?
— Ладно. Не мешай. Напишу, тогда и поговорим.
Через полчаса Подковин позвал его.
— Вот письмо готово. Прочитай-ка его вслух.
Сначала запинаясь, а потом довольно бойко Коневязов прочел:
«Любезные мои родители! Во первых строках сего письма прошу Вашего благословения, которое будет ненарушимо по гроб моей жизни, и горячо целую вас, а еще с любовию низко кланяюсь. Шлю свой поклон дедушке и бабушке, братцам и сестрицам, и дядьке моему с тетушкой, и дражайшей моей супруге горячий поцелуй, а я ей напишу отдельное письмо. Пусть любит вас всех и будет вам родной дочерью.
Всем я вам сообщаю, что здоровье мое пока, слава богу, хорошее и ученье мое солдатское идет своим порядком. А живу я теперь в городе Нерчинске в казарме, и всего нас, молодых солдат, прислали сюда в батарею только с наших краев восемьдесят человек.
Ехали мы очень долго, двадцать пять дней, и все Сибирью. Вот где просторно! Городов и сел мало, а все больше горы и густой лес. В горах тех золото копают, а по лесам пушного зверя бьют. Житель здешний, видать, в избытке. Дома бревенчатые, под тесовой крышей. Кругом, даже в лесу, изгороди, и домашнего скота много.