– Это – королева… – с почтительным уважением сказала туземка, та, что была в ногах, и скосила глаза назад.
– Принцесса… – на ухо ему добавила девушка-кресло. – Она тебя ждет…
Все это было сказано на хорошем русском языке, и опять он ничему не удивился… Черная принцесса наконец моргнула и указала ему глазами на место перед собой. Девушка-кресло слегка подтолкнула его в спину. Он приподнялся и, придерживаясь руками за борта узкой посудины, двинулся к главной туземке. Грудь ее, в отличие от плоских пустых черных кошельков, что украшали тела ее спутниц, была полной, упругой и вполне шарообразной. Нижнюю часть красавицы украшала рукодельная юбочка, состоящая из папоротниковых листьев, насаженных по кругу на розовый махровый пояс от банного халата. Он присмотрелся… Пояс показался знакомым… На конце его было вышито красным «Ю». Он открыл было рот от удивления, но красавица опередила его, произнеся чуть насмешливо:
– Да, да, ты не ошибся, Лев, это ваше… Юля мне его подарила… На память… А это… – она кивнула на свою грудь, – силиконовые имплантанты, тоже, кстати, черные, косметическая хирургия, сам Вульфсон делал, знаменитый… Ну, который еще в «Мегаполис-Экспресс» рекламируется. Для тебя, между прочим, сделала… Потрогай…
Он, не веря своему счастью, протянул вперед руку и дотронулся до упругого черного шара. Шар скрипнул, как скрипит под рукой воздушный шарик. Он в испуге отдернул руку назад. Принцесса захохотала:
– Ну, ладно, хватит прелюдий… Иди ко мне…
Она схватила его за шею, резко притянула к себе и впилась мокрыми, вывороченными розовым вверх губами ему в рот. Колени ее в этот момент разошлись, листья папоротника раздвинулись, и в прорехе показались темно-синие мужские плавки, крепко и без обмана загруженные как положено, по-мужски, – внизу и посередине… Он в ужасе вскрикнул, отпрянул и… проснулся…
Данька, огромный дымчатый пудель, забравшись на постель, толкал его лапой в грудь и лизал прямо в губы, часто-часто. Лева вскочил и тут же рухнул назад.
– Ну кто тебя пустил сюда, урод? А? Ну сколько раз можно повторять – не место здесь лохматым уродам! Пошел отсюда! – Он скинул пса на пол. – Вон, говорю!..
Данька, оказавшись на полу, все равно продолжал часто подпрыгивать, желая общения.
«А что, Юлька не ходила с ним, что ли? – подумал он, и тут же мысль, споткнувшись о внезапное воспоминание, сменила трассу. – Господи… Что же это мне приснилось такое…»
Воспоминание, несмотря на близкий к роковому финал, было приятным. Это он обнаружил по легкому сигналу одеяла, дрогнувшего где-то внизу, чуть ниже кроватного экватора.
– Ну, чудеса… – присвистнул Лева. – Вот что значит экзотика в жизни немолодого мужчины.
Рядом, на тумбочке, он обнаружил записку, написанную Юлькиной рукой:
«Ежик! Я уехала к отцу, в больницу, допоздна. Сегодня мой день. На обед – гречка, под подушкой, в кухне. Компот сразу не пейте, еще не настоялся. Помоги Гошке написать сочинение, завтра сдавать… Звонить не буду. Целую, мама».
Лева встал и босиком подошел к окну, подтянув на ходу трусы.
«Фельдман, точно, завтра сводную на запчасти не успеет… – подумал он внезапно. – Раздолбай… Не успеет – переведу из ведущих в просто…»
За окном был январь, морозный и хороший. Окно затянуло паутиновой сеткой замерзшей воздушной влаги. Лева приложил к стеклу руку и, терпя ледяной ожог, подержал чуть-чуть, самую малость, затем отдернул руку и подул на стекло…
Трусы снова сползли на бедра… Он машинально подтянул их, не задумываясь над таким их странным поведением, и посмотрел на свой морозный отпечаток. Его уже начало затягивать самым первым, наитончайшим белым рисунком.
«Вот оно, чудо… – подумалось ему, – а мы все суетимся чего-то, дергаемся… Забываем о прекрасном… А оно – вот оно, рядом… Только дунуть…»
Трусы снова сползли на бедра, теперь уже основательно…
«Да что такое, черт возьми! – раздраженно подумал он, обратив наконец внимание на возникшее неудобство. – Резинка, что ли, слабая? Надо Юльке сказать или выкинуть…»
Лева опустил глаза вниз и с удивлением обнаружил, что дело, оказывается, было не в резинке… Он обнаружил иную, более вескую и даже весомую, в хорошем смысле слова, причину такой нестыковки фасона с организмом… и нельзя сказать, что она его расстроила. Вариант расшифровки был единственный.
«Вещий сон… – пронзила его догадка, – сон в руку!»