Лева снял с бедер полотенце и опустился на тахту. Анжелка включила музыку из переносного двухкассетника. Второе гнездо для магнитной кассеты не работало и использовалось, вероятно, в качестве пепельницы, поскольку крышка его была откинута и оттуда торчал окурок. Но первое гнездо работало исправно, и из магнитофона, слегка дребезжа, раздавались звуки японской мелодии. Лева сразу узнал ее…
Когда-то, незадолго перед свадьбой, они с Юлькой, по постстуденческой бедности, забрели вечером в Ботанический сад и обнаружили там, в глубине его, маленький аккуратненький садик, с крупными камнями и журчащими ручейками. Садик был стилизован под японский Сад камней… Это было как раз в момент закрытия Ботанического сада, но из репродуктора продолжала еще звучать японская мелодия, до одури нежная и пронзительная. Они стали целоваться и целовались долго и страстно, пока божественная музыка не затихла и не стало совсем уже темно. И тогда они, не сговариваясь, молча встали, взялись за руки и пошли в темноту, в экзотическую зелень мха обыкновенного южного или как-то там еще, и они любили друг друга, извиваясь и давя молодыми телами этот образец лесного покрытия южных районов средней полосы… А потом они убегали от ночного сторожа, давясь от смеха, и, перелезая через чугунную ограду, он пропорол себе плечо ее кованым острием, но все равно они не могли расстаться и насладиться этим вечером и насытиться друг другом… И потом он целый месяц ходил на уколы от столбняка, и вот он, этот шрам…
– Откуда же здесь наша музыка? – пораженное сознание не желало мириться с этим фактом. – Вот тебе и филиал Востока… Бред какой-то… – Он тряхнул головой. – И еще ноги эти… Вот где адреналин-то настоящий… Вильнеру, поди, такое и не снилось…
– Вам удобно лежать? – спросила Анжелка, нежно поглаживая грудью спину Льва Георгиевича. – А это что у вас такое, на плечике? – Она прикоснулась грудью к шраму…
– Это с войны… – не задумываясь ответил Лева. Потом помолчал и добавил: – С карело-финской… На татаро-монгольском фронте…
Анжелка совершенно не удивилась.
– И награды имеете? – уважительно и серьезно спросила она.
– Имею… – ответил Лева и внезапно снова подумал о Юльке. – А как же иначе…
Бред начинал принимать реалистические очертания…
– А счас что делаете? – спросила девушка, проведя грудью по его позвоночнику. – Ну, в смысле, кем работаете?
– Кем работаю, говоришь? – Его постепенно начинало увлекать это путешествие… Он задумался на пару секунд и неожиданно для себя самого ответил: – Писателем… Писателем работаю… Книжки пишу…
Анжелка замерла, расплющив грудь о Левин позвоночник, и пораженно спросила:
– Вы что, правда писатель? Настоящий?.. Живой писатель?
Лева приподнялся на локте и вполоборота глянул на девчонку. Анжелка, с приоткрытым от восхищения ртом, ждала ответа с тайной надеждой, чтобы это оказалось правдой. Отступать Леве было некуда…
– Ну да… – спокойно подтвердил он, – живой, как видишь…
Анжелка продолжала восхищенно смотреть на Леву, совершенно забыв о своих прямых обязанностях.
– Я сроду живых писателей не видала, – не отрывая глаз от голого Левы, прошептала она. – А что вы написали? Ну, какую книжку?
– А зачем тебе? – таинственно спросил Лева. – Что ты будешь делать, если узнаешь?
– Я ее читать буду… – прошептала Анжелка. – И на потом еще оставлю… на всю жизнь. – Она подняла глаза к потолку. – Я недавно одну читала… Она мне ужасно понравилась… Я не помню, кто написал, но название у ней было «Избранное».
Лева хлопнул глазами, не веря еще, что такое бывает, и неожиданно заревел таким смехом, каким не смеялся еще никогда за все свои сорок семь оборотов. Его рев перешел в хрип, хрип, отфильтровавшись через бронхи, прорезался визгом, который, в свою очередь, трансформировался в пульсирующий с равными промежутками стон… В дверь осторожно постучали… Лева, не в силах остановить истерику, указал глазами на дверь – успокой, мол, девок, все в порядке… Анжелка вскочила, приоткрыла дверь и что-то им сказала…
Постепенно он успокоился… Анжелка сидела рядом, голая, с квадратными глазами, ни жива ни мертва…
Лева перевернулся на спину, ничуть уже не стесняясь, – по принципу поглощения меньшего преступления большим.
– Не обращай внимания, девочка, – наконец сумел выдавить он… – это у меня нервное… С фронта…
Девичьи глаза вновь приняли округлую форму. При таком объяснении поведение клиента становилось абсолютно понятным и вполне вписывалось в допустимые рамки нехитрого сказочного сервиса. Читательский интерес вновь возобладал над опасностью непредвиденной реакции писателя.