Известные лейпцигские универмаги «Бамбергерс», «Херцс» и «Урис» подожгли рано утром 10 ноября 1938 года. Местная пожарная служба быстро приехала – проследить, чтобы огонь не перешел на соседние, не принадлежавшие евреям, здания. Еврейские магазины они не пытались потушить.
В Германии в целом приблизительно от шести до семи тысяч еврейских предприятий были разгромлены и разграблены{45}. Открыто, бессовестно, с одобрения государства. Простые немецкие граждане либо боялись вмешиваться, либо сами были не против извлечь выгоду. Так легко стащить рулон ткани из универмага и тихонько сшить дома новый костюм – никто ведь не узнает.
Массовые погромы 9–10 ноября 1938 года стали известны как «Хрустальная ночь», или «Ночь разбитых витрин». Выразительное название, но оно отсылает не к людям, а к принадлежавшим им вещам. Разбитые витрины, не разбитые жизни. Рейхсмаршал Геринг пожаловался Геббельсу: «Лучше б ты убил 200 евреев вместо того, чтобы уничтожать такие ценные вещи»{46}.
Хотя «Хрустальная ночь» показала простым немцам, какой ужас обрушился на евреев, возможно, они успокаивали себя тем, что это происходит с кем-то другим, что семьи, которых истязали на улицах прямо в ночном белье, наверное, сделали что-то очень плохое, раз с ними так обращаются.
Пока евреи в Германии боялись за собственную жизнь и сохранность домов в 1938 году, арийские женщины продолжали листать журналы с новыми фасонами шляпок, планировать речные круизы или городской отдых, мечтать о бассейне на заднем дворе, избавляться от неприятного запаха подмышками с помощью дезодоранта Odo-ro-no, записываться на массаж и другие процедуры в салоне Элизабет Арден, подбирать узор для новой блузки, покупать мягкие шубы на зиму. Словом, предавались эскапизму. Журналы рекламировали лак для ногтей Cutex, шелковые нити Гутермана всех цветов радуги и краску Schwarzkopf, идеальную для осветления волос в соответствии с арийскими идеалами. Испачканные руки уже можно было отмыть мылом Palmolive.
Статья 1938 года воспевала свежие модные цвета, прямые платья и жакеты марабу, журнал «Элеганте вельт» провозглашал «преимущественно радостное» настроение на обозримом горизонте. Любые тревоги были отметены журналистом, но с предостережением: «экономические кризисы ничто по сравнению с нерушимой волей к жизни и оптимизмом народа»{47}.
Как уполномоченный по Четырехлетнему плану, Герман Геринг был в ответе за подготовку немецкой экономики к войне. Урон, нанесенный во время «Хрустальной ночи», он считал кризисом – какой, жаловался он, смысл ему изощряться, придумывать, на чем еще можно сэкономить, если погромы наносят такие удары по экономике{48}. Он отреагировал на вандализм «Хрустальной ночи» наглейшим образом – представил немецким евреям огромный чек за нанесенный ущерб.
Эмми Геринг, любящая жена Германа, обожала красивую одежду, подчеркивающую ее женственную фигуру. В мемуарах она признается, что во время антисемитских бойкотов чувствовала себя неловко. Хотя она внесла свою лепту в поддержку некоторых знакомых евреев, на окнах которых написали слово Jude[8]. Также она добавила, что ходить в магазины евреев ей было все же неудобно. Боялась, что тогда у мужа будут проблемы.
Тем временем Йозеф Геббельс хвастливо расписывал в своем дневнике, что берлинцы были в восторге от мародерства «Хрустальной ночи». Он подчеркнул тот факт, что основной добычей стали одежда и мягкая мебельная обивка: «Шубы, ковры, дорогие ткани – все расхватывали»{49}. Магда Геббельс, жена Йозефа и большая модница, не мыслила своей жизни без тонкого стиля, поэтому ноябрьские погромы ее огорчили. Так она печалилась закрытию еврейского салона: «Как досадно, что закрывается салон Конен… Все понимают – когда из Берлина уйдут евреи, элегантность уйдет с ними»{50}.
Эсэсовские жены, как Эмми, Магда и Хедвига, ценившие свои привилегии, видели, как на их глазах евреи превращаются в жертв, но решили для себя, что лучший способ справиться с этой неприятностью – просто закрыться от нее. Поглощенные прилежным исполнением своих ролей национал-социалисток, они верили: мир может быть перекроен, чтобы вписаться в их представления о нем и соответствовать их потребностям.
Клиентками Гуни были в том числе элитные жительницы Лейпцига. Она одевала и евреев, и неевреев. Ее одежду носили как жертвы погромов, так и те, кто закрывал на это глаза. Во время погрома она спала, но теперь было не до сна перед лицом наступившей беды. Вся ее энергия была направлена на план побега.
46
Транскрипт нюрнбергского процесса, 20 марта 1946 года. Геринг не отрекался от своих слов, заявив на суде: «Это было выражением спонтанного возбуждения, вызванного этими событиями, а также разрушением ценных вещей и проблематичных последствий».
47
Журнал «Элеганте вельт», август 1938 года, статья «Stimmung am movehorizont: vorwiegend heiter».