Затем он вспомнил, что и на нем лежит ответственность, вспомнил, как выставлял Мики великим деятелем сопротивления и шпионом. И пытался представить, что почувствовал Мики, когда к нему заявилась полиция и пригрозила, что он снова сядет в тюрьму. И осознание собственной вины было столь глубоко и очевидно, что в сравнении с ним все недостатки и грехи Мики, в том числе и самоубийство, стали казаться просто смехотворными.
Он дотронулся до плеча Аны и, поскольку она вновь никак не прореагировала, решил, что пора предпринять более кардинальные меры. Эту женщину надо немного расшевелить. И Пендель подхватил ее под мышки, поставил на ноги и держал, и она казалась такой неподвижной и холодной, прямо как Мики. Очевидно, ее тело занемело от долгого пребывания в одной позе, а может, созерцание неподвижности, в которой пребывал возлюбленный, каким-то образом передалось и ей. По природе своей она была подвижной, веселой и игривой девушкой, такой, во всяком случае, запомнил ее Пендель, и ей никогда в жизни не доводилось долго созерцать столь неподвижные объекты. «Сперва кричала, плакала и жаловалась, — подумал Пендель, вспомнив их телефонный разговор, — а потом в ней что-то словно сломалось и она впала в ступор. И еще просто замерзла, пребывая так долго в одной и той же позе, вот почему она такая холодная на ощупь, вот почему так громко стучат у нее зубы, и вот по какой причине она не отреагировала на мои слова об окнах».
Он огляделся — в поисках чего-нибудь горячительного, что можно было бы ей дать, но увидел лишь три пустые бутылки из-под виски да полбутылки сухого вина. И решил, что последнее в данном случае не выход. Тогда он подвел ее к креслу-качалке, усадил, нашел коробок спичек, включил газ. Потом обернулся и увидел, что взор ее вновь устремился в сторону лежащего на полу Мики. А потому пришлось пойти в спальню, снять с кровати покрывало и прикрыть им голову Мики, и тут впервые за все время он ощутил теплый и ржавый запах крови, превалирующий над вонью кордита, запахами еды и дыма, что врывались в комнату с веранды. А с площади доносились разрывы и хлопки, и испуганно визжали девушки при виде того, как их парни до последней секунды держали хлопушки в руках, перед тем как бросить им прямо под ноги. И за всем этим, при желании, могли бы наблюдать Ана и Пендель, стоило только им оторвать взгляды от лежавшего на полу Мики и выглянуть на улицу, где царило веселье.
— Убери его отсюда, — пробормотала она из кресла-качалки. А потом добавила, уже громче: — Отец просто убьет меня. Убери его отсюда. Он английский шпион. Так они сказали. И ты тоже.
— Тихо, — одернул ее Пендель и сам себе удивился.
И внезапно Гарри Пендель изменился. Нет, он не стал другим человеком, он наконец стал собой, сильным и собранным мужчиной. В этом луче озарения он увидел за меланхолией, смертью и неподвижностью великое подтверждение тому, что жизнь его есть жизнь артиста, акт симметрии и открытого неповиновения, мщения и примирения, величественный прыжок в те сферы, где все огорчительные и мелочные ограничения, свойственные реальности, сметаются потоком истины. А она, эта истина, есть не что иное, как порождение его творческого воображения.
И, должно быть, ощущение это отчасти передалось и Ане, потому что после нескольких глотков кофе она поставила чашку и присоединилась к Пенделю в его богоугодном деле: наполнила таз водой и плеснула туда дезинфектанта, затем принесла щетку, большую пористую губку, несколько рулонов туалетной бумаги, салфетки, жидкое мыло, потом зажгла свечу и поставила ее пониже, чтобы пламя не было видно с улицы. А там тем временем праздник разгорелся с новой силой, в воздух взлетали все новые фейерверки, и какие-то гринго громко объявляли о том, что королева красоты выбрана. А затем появилась и она сама — проплыла по площади в белой мантилье, белой короне из жемчуга и цветов, белые плечи обнажены, глаза гордо блистают. И, боже, до чего ж хороша была эта девушка, просто ослепительная красотка! Ана с Пенделем даже на миг прервали свои труды, чтоб полюбоваться, как проплывает она внизу в сопровождении своей свиты из нарядных мальчиков, хорошеньких девочек и целого моря цветов, которых бы хватило на тысячу похорон Мики.