Из сборника «Мои владения»{22}
Мои занятия (пер. А. Поповой)
Редко бывает, что я кого-то увижу и не отлуплю. Другие предпочитают внутренний монолог. Я не такой. По мне так лучше отлупить.
Бывает, что люди садятся в ресторане напротив меня, не говоря ни слова, и сидят так подолгу: это они решили поесть.
Вот один такой.
Ну так я его хватаю и хряп!
Так, еще раз хватаю, хряп!
И на крючок в раздевалке.
Теперь отцепляем.
Опять на крючок.
Опять отцепляем.
Теперь — на стол, придавим, потом придушим.
Измажем кой-чем, а теперь помочим.
Он оживает.
Теперь сполосну его, расправлю (что-то я разволновался, пора кончать), сгребу в кучку, прихлопну, выжму к себе в стакан, а потом демонстративно выплесну на пол и подзову официанта: «Дайте-ка мне другой стакан — почище!»
Но мне как-то нехорошо — быстро плачу по счету и ухожу.
Простота (пер. В. Козового)
Чего моей жизни до сих пор не хватало — это прежде всего простоты. Я начинаю понемногу меняться.
Так, я всегда теперь выхожу из дому с кроватью, и если мне нравится какая-то женщина, я хватаю ее и вмиг с ней ложусь.
Если уши ее (или нос) огромны, уродливы, я снимаю их вместе с одеждой и кладу под кровать — пусть заберет, уходя; я оставляю лишь то, что мне нравится.
Если ей не мешало бы сменить белье, я заменяю его немедля. Это — подарок ей. Если, однако, я замечаю другую, более симпатичную женщину, я прошу у первой прощения и немедленно с ней расстаюсь.
Люди, знающие меня, утверждают, что я не способен на поступки, о которых рассказываю, что у меня недостаточно темперамента. Я тоже так думал, но все объяснялось тем, что я не поступал как мне нравится.
Теперь днем у меня время всегда отлично заполнено. (По утрам я работаю.)
Лень (пер. В. Козового)
Душа обожает плавать.
Хочешь плавать — ложись на живот. Душа оборвется — и понеслась. Она уносится вплавь. (Если душу вашу уносит, когда вы стоите, или сидите, или согнули колени или, может быть, локти, она ускользает по-разному, меняя повадку и форму в зависимости от позы, — я в этом убедился не сразу.)
Часто слышишь о ней: парит. Не верьте. Плавать — дело другое. И плывет она как угри и змеи, всегда только так.
На свете немало людей, чья душа обожает плавать. В просторечии их называют лентяями. Когда, собираясь плавать, душа через живот выходит из тела, в тебе освобождается что-то такое, безмерное, трудно сказать… приволье, блаженство, глубочайший покой…
Душа уходит плавать в лестничной клетке или на улице, в зависимости от того, робок или отважен ее обладатель, ибо всегда оставляет ему кончик какой-нибудь нити, и если бы нить эта оборвалась (она подчас совсем тонка, но нужна чудовищная сила, чтобы ее оборвать), ужасно пришлось бы обоим (ему и душе).
Когда, стало быть, она плавает где-то вдали, по этой простейшей нити, которая связывает человека с душой, проносятся кубы и кубы своего рода духовного вещества, точно ил, точно ртуть или газ, — беспредельная радость.
Вот почему лентяй неисправим. Он не изменится никогда. И вот почему леность — мать всех пороков. Ибо что может быть эгоистичней лени?
У нее есть корни, которых нет у гордыни.
Но люди ополчаются на лентяев.
Когда они лежат, их толкают, брызжут в лицо им холодной водой, — чтоб вернули, не мешкая, свою душу на место. Тогда они смотрят на вас ненавидящим взглядом, который всем хорошо знаком и особенно часто встречается у детей.
Осторожный человек (пер. А. Поповой)
Он считал, что у него в брюшной полости откладывается кальций. Каждый день он ходил по врачам, и одни ему говорили, что анализ мочи ничего не выявил, другие — что кальция ему, наоборот, не хватает, третьи — что он слишком много курит, что его нервной системе нужен отдых, и то и се и тому подобное.
Он перестал ходить к врачам и остался со своим отложением.
Кальций обычно хрупок, но не всегда. Бывают и карбонаты, и сульфаты, и хлораты, и перхлораты, и прочие соли, и, само собой, если уж у вас отложение, то надо приготовиться, что там найдется всего понемножку. Так вот, по мочевыводному каналу все жидкости, естественно, проходят, а вот кристаллы могут пройти только со зверской болью. И лучше не дышать чересчур глубоко, не носиться за трамваем сломя голову — это резко усиливает циркуляцию жидкости. Не дай бог, напластование распадется, какой-нибудь кусочек попадет в кровь, и — прощай, Париж!