Борис Зайцев – Ивану Бунину, 12 ноября 1938
<…> Прочел я Андреева первый том… все-таки в общем говенноватисто. Ну, а Сирин? Вера на ночь вчера читала этого Вальса – в ярости. А я и читать не стану, с меня довольно его рассказа в «Русских записках» и опять «Дара». Я нашел себе писателя по вкусу, апостол Павел. Этот писал действительно замечательно. Это тебе не Сирин. <…>
Борис Зайцев
Петр Бицилли – Марку Вишняку, начало декабря 1938
<…> В восхищении от «Вальса» сиринского. Вещь глубочайшая по замыслу и оригинальнейшая. <…>
Борис Зайцев – Ивану Бунину, 11 декабря 1938
<…> Сестра моя Надя недавно заявила мне тихим своим и покорным голосом: «Не нравится мне Сирин. Кривляка». И замолчала, опустила глаза. Сирин читал. Говорят, читал хорошо (я не был). В общем, он провел собою такую линию, «разделительную черту»: евреи все от него в восторге – «прухно» внутреннее их пленяет. Русские (а уж особенно православные) его не любят. «Русский аристократизм для Израиля». На том и порешим. <…>
Михаил Павловский – Вадиму Рудневу, 27 декабря 1938
<…> Очень мне понравилась Ваша статья о Чехословакии. Гораздо меньше – обе статьи – и Бунина, и Алданова – о Куприне. Зато – великолепен – «Дар». Вот уж действительно самое выдающееся произведение нашей эмигрантской литературы. Если памятником ее останется только «Дар», этого будет достаточно. Для меня лично создается тягостный cas de consiense35. В. Сирин предложил мне издать всю книгу, включая 4-ю часть. Не издать такой книги прямо невозможно (когда до сих пор продолжает выходить отдельными книгами всякая ерунда). Но что делать с 4-й частью (которую я сам даже еще не читал, но которой меня пугают решительно со всех сторон)? <…>
Петр Бицилли – Марку Вишняку,
между 11 и 25 февраля 1939
<…> Мои впечатления от февральского № (еще не успел, однако, прочесть всего): в последнем рассказе Сирина нет, как мне кажется, подлинного единства – но, впрочем, может быть, мне еще не удалось расшифровать его до конца? У него ведь все – аллегории. Но все же – изумительно по мастерству речи и чему-то, что захватывает. <…>
Карл Гершельман – Вере Булич, 19 марта 1939
<…> То, что Вы говорите о Сирине, вполне верно. Но все же я его люблю больше Зурова и даже, пожалуй, Бунина – и вот почему. Главное задание писателя все-таки воздействовать на читателя эмоционально. Высшее чувство, которое он может внушить читателю к своему герою, конечно, любовь, восхищение. Так у Льва Толстого любишь всех – до таких, как Долохов или Анатоль Курагин. И поэтому его герои так навсегда и всецело внедряются в читателя. Бунин же (м.б., здесь сказывается влияние французов – у Пруста это качество чрезвычайно сильное) совсем не внушает такого восхищения и не заставляет влюбиться в героя; он не в области чувства, а в области ощущения – необычайно сильная передача осязательно-зрительной стороны мира, но не больше. По линии Бунина старается идти и Зуров в последних вещах («Поле»), а это, по-моему, путь ложный (хотя и очень интересный, как отдельное явление). Сирин же эмоционален. Он, если хочет, может заставить и полюбить (отца в «Даре», Цинцината в «Приглашении на казнь»), большей же частью, конечно, действует не «восхищением», а «отвращением», но это ничего – волнует и затрагивает он больше Зурова…
Иван Бунин – Марии Карамзиной, 29 марта 1939
<…> Сирин все-таки нестерпим – лихач возле ночного кабака, хотя и замечательный <…>.
Нина Берберова – Ивану Бунину, 30 марта 1939
<…> В Париже мало веселых сплетен, а если кто-то с кем-то подрался, то невесело. Видаюсь с Сириным и его сыном (и женой). <…> Живется им трудно и как-то отчаянно. Пишет он «роман призрака» (так он мне сказал). Что-то будет! <…>
Михаил Цетлин – Вадиму Рудневу, 28 июня 1939
<…> Стихи Сирина эффектны, но не стоят его прозы! <…>
Мстислав Добужинский – Александре Толстой,
19 ноября 1939
Многоуважаемая Александра Львовна,
Я сегодня же написал В.В. Набокову. Наведя некоторые справки – я мало еще кого знаю, – но те два лица, у которых я был, очень охотно помогут свести его с издательствами и литературными кругами. На заработки переводами, по-видимому, рассчитывать особенно не приходится, так как сравнительно мало издается переводов литературы, и у издателей есть свои переводчики, там очень большая конкуренция, и проникнуть в эту среду, как мне говорили, трудно. Я думаю, что при том знании языка Владимир Владимирович в конце концов станет писать и по-английски. Думаю также, что его заработками могли бы стать лекции или отдельно, или в каком-либо университете или другом учреждении. При его образованности тем хоть отбавляй, а при этом Владимир Владимирович и неординарный специалист по энтомологии (по сей специальности он окончил Кембридж, может и это пригодиться). Я не могу никак найти Михаила Ивановича Ростовцева. Он, кажется, если я не ошибаюсь, уже хотел что-то сделать для него в университетской области. Владимира Владимировича я знаю с детства, он был одно время моим учеником, когда был мальчиком – мы вспоминали о моих уроках рисования еще недавно в Париже. Я его очень люблю и как писателя, и как совершенно исключительного человека и так бы хотел его приезда и чтобы благополучно он устроился. Спасибо Вам за хорошие слова о моей работе и очень жалею, что не пришлось познакомиться с Вами. Надеюсь, в будущем это будет.